Самара умирает. Утром, когда ее жители откапывают старые автомобили, выбираются из снегов или просто тащатся по голому льду и песочной чвани по работам. Днем, когда бодрое руководство отчалило обедать и офисный люд растворяет кофе. Вечером, когда все собаки выгуляны, двери задраены, расстелены постели и выключен свет. Горят деревянные дома, удачно высвобождая для нового строительства исторические кварталы, подписываются документы, превращающие памятники архитектуры в аварийные строения. По щелчку руководящего пальца мой город прекращает свое существование, почти уже прекратил. Новодельные башни уродуют не только облик города, но и виды на Волгу и Жигулевские горы; как хорошо, что не создали еще канатную дорогу на ту сторону, а то и там бы повырубили да понастроили, да поделили бы деньги, да уехали бы в Лондон, или куда сейчас принято у них уезжать.
Но в Самаре строят, делят. И если человек, выйдя спозаранку в собственный двор, увидит там на месте вчерашнего особняка-барокко подъемный кран и бетономешалку, то он не воскликнет: «господи! почему ты позволяешь этим людям превращать в руины историю целого города? отчего не отсохла их десница и не прилип к гортани язык?», человек лишь выдохнет протяжно: «опять».
Расскажу историю одного дома. Она не уникальна. Особняк по улице Самарской, 179 я выбрала по личным причинам: в доме под литерой «Б» я родилась и жила первые пять лет жизни, а до этого часть большой коммунальной квартиры занимала моя семья, чуть не с 1916 года. Тогда это был новый хороший дом, часть усадьбы городского архитектора Александра Устиновича Зеленко. Все знают Зеленко как автора дома Курлиной; здание на Самарской скромнее, но с изящной колонной у парадного входа, и выстроено в редком для города стиле северный модерн: чугунные завитушки, круглые окна, балкончики. Сейчас здесь размещается союз журналистов области, а в конце пятидесятых годов прошлого века квартировал знаменитый в городе детский врач Шапиро, он вел негласный приём, и во дворе часто выстраивалась очередь из озабоченных матерей и детей, закутанных в пуховые платки. Денег доктор Шапиро не брал, брал продуктами – с тех, кто мог что-то дать. Главное здание входит в реестр памятников архитектуры. Это я забегаю немного вперед.
А раньше, в начале века, все происходило так: выстроил архитектор Зеленко свой дом, а поскольку земли на территории усадьбы хватало, задумал выстроить на задах еще и флигель. Подал прошение в городскую управу, получил отказ, да и убыл, расстроенный, в Москву, работать у архитектора Шехтеля. Дом свой и участок продал коллеге – Федору Засухину, который воплощает планы Зеленко и возводит два здания – каменное трехэтажное, чуть позади собственно особняка и двухэтажное, глубже в квартале, выдерживая их в том же стиле северного модерна – полукруглая арка над парадным входом, большие окна, сдержанный декор.
Первой из наших в Самаре обосновалась прабабушка. Ее звали Анна Войцеховская, в 1914 году с двумя братьями она чуть не пешком пришла в Самару из Барановичей. Бежали от войны. Как она познакомилась со своим будущим мужем, я не знаю. Он был видный жених, служил на железной дороге, имел неплохое жалование, казённое обмундирование и считался отличной партией. Они женились, и среди семейных документов хранится ордер, подписанный городской управой, с «ятями» и гербами.
Квартира прабабки имела два входа, печное отопление, просторную кухню и была превращена в коммунальную в 1919 году. Через пять лет родилась моя бабушка, девочка Лёля. В июле сорок первого года арестовали прадеда – за переписку с родственниками из Белоруссии, которая уже была оккупирована. Полгода прабабка не знала о его судьбе ничего, а потом он в ночь, совершенно неожиданно, появился на пороге, где упал и умер, едва дождавшись, когда откроют дверь.
Моя бабушка заканчивала в сорок пятом году институт, когда на танцах в Доме офицеров познакомилась с моим дедушкой. Дом офицеров тогда был самым модным местом. Самые красивые девочки бегали туда на танцы, перешив на платья ситцевые занавески. Дед был военный летчик, командированный на роль военпреда при заводе имени Фрунзе. В пятьдесят первом году родилась моя мама.
Все окрестные дома купеческой постройки были заселены с подвала до чердака. Вот славное здание желтого кирпича, выстроенное по соседству. От улицы его отделяла чугунная ограда. Этот дом называли домом нефтяников, там жил начальник управления нефтяной промышленности Средне-Волжского совнархоза Виктор Муравленко. Позже в его честь назовут один из городов Тюменской области. У начальника управления был сын. Моя мама с ним дружила в детстве, как-то он подговорил ее лизнуть ту самую чугунную ограду на морозе. Язык отливали теплой водичкой. Сейчас Сергей Муравленко — депутат Государственной думы, занимает хорошее место в списке богатейших людей России по версии журнала Forbes, а что касается меня, то я поселилась на Самарской в середине семидесятых и жила пять хороших лет.
Так вот, история особняка: изначально все постройки усадьбы Зеленко были отнесены к единому комплексу и подлежали государственной охране в равной степени (приказ министра культуры № 25 от 29 декабря 2009 года). Однако 7 октября 2010 года строительная компания ООО «Трансгруз» получила разрешение на строительство на ближайшем к усадьбе углу (улиц Вилоновской и Садовой) высочайшего (33 уродливых этажа) в Самаре дома.
Уместно припомнить, что это разрешение было отозвано мэрией назад, но строительная компания выиграла дело в суде, благополучно снесла другой памятник архитектуры и возвела отвратительную на вид башню, которой «трансгрузу» не хватило для полного счастья. В 2011 году межведомственная комиссия признает дом № 179Б по улице Самарской аварийным. 1 сентября 2014 года региональное правительство своим постановлением лишает его охранного статуса. Официальный сайт городской администрации скупо сообщил: «на основании решения межведомственной комиссии в ноябре 2014 года было подписано новое распоряжение, согласно которому многоквартирный дом признавался аварийным и подлежащим сносу». Готово.
Тут начали протестовать жильцы, гражданские активисты, СМИ подхватили информационный повод, подключился депутат госдумы Александр Хинштейн, обратившийся к министру культуры РФ с просьбой не допустить уничтожения памятника архитектуры . В результате общественного давления на заседании коллегии при управлении охраны памятников Самарской области было решено «жилой дом, расположенный в усадьбе Зеленко (Самарская, 179, литеры Б, Б1, Б2), включить в список выявленных объектов культурного наследия».
Как сообщил правительственному порталу «Волга Ньюс» руководитель управления охраны памятников Самарской области Владимир Филипенко, документация, необходимая для регистрации дома в качестве выявленного объекта культурного наследия, будет оформлена в течение месяца. Следующим этапом станет проведение историко-культурной экспертизы, на основании которой объект можно будет включить в единый реестр памятников.
Одновременно жители оспаривают в Ленинском районном суде техническую экспертизу, признавшую здание аварийным: они сами провели две повторных независимых экспертизы, по результатам которых процент износа значительно ниже показателей, указанных в экспертизах 2011 года, и дом не может быть признан аварийным.
25 января суд Ленинского района принял решение о проведении еще одной строительно-технической экспертизы здания. Очередное судебное заседание назначено на 15 февраля. Так что ждем: современные жильцы, восстановившие историческую справедливость и превратившие коммуналки в удобные, большие квартиры, мой прадед-железнодорожник, прабабка Анна, другие родственники, да в общем, дело не в них. Тут главное определение — «не уникально», тут главное слово — «рутина», на все особняки исторического центра Хинштейна с его возможностями не хватит, поэтому Самара горит, рушится под бульдозером, погибает, перестает существовать, и вот сейчас рука чиновника подписывает очередную бумагу, разрешая смерть.
фото: Евгений Нектаркин