Прости меня, моя любовь

Концерт Земфиры в Самаре, в рамках прощального турне, получился скорее грустным.  Земфира, худая и усталая, в темных очках и темных одеждах, честно отработала программу, дважды выходила «на бис», из старых песен были «я искала тебя», «пожалуйста, не умирай», и я вспомню к концу текста ещё. «До свиданья, мой любимый город» Земфира не спела, и это, наверное, было даже к лучшему, потому что с атмосферой надрыва и так все было в порядке. Дело не в том, что певица объявила (18 февраля в Нижнем Новгороде), что с гастролями покончила, вот отпоет это тур, и всё. Дело, разумеется, в другом.

Дворец спорта на улице Молодогвардейской выглядит уже не жалко, но опасно. Пять или шесть тысяч зрителей долго, очень долго протискиваются меж двух металлоискателей, а потом контроль сумок. В гардеробе номерки кончились сразу,  приходится зимнюю избыточную одежду нести в руках, ну или нагрузить безответного спутника. Официальные Земфирины фанаты в металлоискатели лезть не торопятся, курят чуть поодаль от обледенелых ступеней и сугробов. Натаскивают фанатов из местных, что именно нужно будет сделать, в какой момент, и зачем требовалось принести воздушные шары. «Нет, сейчас надувать не надо, по команде, и чтобы диаметром не более двадцати сантиметров».

Потолок в зрительном зале безобразен так и настолько, что уже кажется специально и с блеском созданной инсталляцией: примерно треть плиток, образующих потолочное покрытие, отсутствуют, частично или полностью. Остальные тускло-серые, иногда черные, а круглые светильники сияют безумными очами.

«Какой у вас потолок, — говорит Земфира, — в первый раз такой вижу. Хочу, чтобы он на вас не упал».

Средний возраст посетителя танцпола — 17 лет, и это девушки. Девушки с празднично уложенными волосами, в коротких юбках, в узких джинсах, в высоких сапогах и тесных футболках. Девушки аккуратно танцуют, девушки вскидывают вверх руки, неистово аплодируют и подпевают Земфире, которая обещает  жить в твоей голове и любить тебя неоправданно.

У каждой из девушек Земфира уже живет в голове, а любить кого-нибудь неоправданно — основное их, девушек, занятие. Влюбленные девушки с легкостью впрыгивают на бортик, ограждающий партер — это же, по-настоящему, ледовая площадка, и бортик удобный, широкий, на нем можно запросто сидеть. Сидеть, отхлебывать колу из пластиковой тары, «а вот наши пацаны забрались сверху, над сценой, где вот эта решетка и сетка, и смотрят оттуда, потом договорились встретиться у цирка» — «а почему у цирка» — «а где же мы здесь друг друга найдем».

Публика в возрасте родителей 17-летних девушек плотно занимает все до единого секторы дворца спорта. Семейные автомобили припаркованы неподалеку, после концерта разъедутся, дома приготовлен ужин и кровати застелены свежим бельем и ждут маленьких людей, о которых как раз и поёт Земфира со сцены.

«Время сжигать мосты, время искать рассвет и менять сгоревшие лампочки», — и вот тут и наступает время продуманного флешмоба. В фанатских руках появляются воздушные шары, надутые фанатскими губами. Шарики подсвечиваются экранами мобильников, что символизирует лампочки, которые уже сменили.

«Длинная ночь, нервные дни. Я позвоню тебе, еще раз помолчим, поулыбаемся друг другу», — девушки сближают нежные лица и улыбаются друг другу. Нервный день окончен пару часов назад, впереди длинная ночь.

Худая блондинка на полуслове закатывает под лоб глаза и падает в обморок. Девушку стремительно выносит на руках рослый взволнованный спутник. «А что такое?» — «А что такое?» — «Душновато» — «Беременная, может» — решают 17-летние, опять 17-летние, лишенные возможности иметь воспоминания о неизвестной Земфире, девочке из Уфы, совершившей чудо.

Никто не ожидал, что в 1999 году еще можно взорвать изнурённые кризисом и бандитскими разборками мозги, просто выбросив из себя единственно верные слова: «Я разобью турникет и побегу по своим, обратный change на билет, я буду ждать, ты звони в мои обычные шесть, я стала старше на жизнь». Никто из тех, кто в 89-ом раскачивал на премьере  «АССА» зажигалки в этом же дворце спорта, выкрикивая «перемен, мы ждём перемен», никто из тех, кто понял, что перемен не будет, и десять лет прошли, и ничего, и еще десять пройдёт, никто не ждал такой оглушительной нежности, чтобы задыхаться.

Первый раз попрощавшись с залом, Земфира уходит в кулисы. После пятиминутной паузы возвращается. Снова поет. «Я хочу, чтобы во рту оставался честный вкус сигарет», — вот, я же обещала. Зем-фи-ра! Зем-фи-ра! — кричат 17-летние на танцполе и их родители выше. Зем-фи-ра. В такт разбиваются сердца, надежды, миры, нарушаются границы, снимаются запреты, немедленно возникают новые — надежды, запреты и миры, сердца остаются как есть (о, холод разбитого сердца), «я помню все твои трещинки, пою твои-мои песенки»; и вообще! Нахер мне город, в котором не встретить тебя.