Получилось очень уместно, что суббота выпала на 4 августа, а 4 августа – день рождения шампанского. Не что что бы уже на подступах к церковным хозяйственным постройкам мы начали пить шампанское из зеленого горла, но заимели прекрасную тему для разговора, учитывая обстоятельства: «Как все получилось, — сказала я, начитавшись википедии, — именно в этот день, но в 1668 году монах-бенедиктинец Пьер Периньон представил взволнованному братству новый напиток: игристое вино. Серебристые пузырьки с тихим шелестом поднимались со дна бокала, прозрачная пена искрилась, словно живая. Будучи экономом при аббатстве Отвильер, расположенном в провинции Шампань, отец Пьер Периньон заведовал съестными запасами и погребом, а на досуге занимался экспериментами по производству различных вин».
«Удачный получился эксперимент», — сказал иеромонах и настоятель храма в таком-то селе, довольно крупном.
«Да, но это еще не все, — не могла остановиться я. Монах-бенедиктинец Пьер Периньон не только первым изготовил шампанское, но также предложил вместо обычной в то время пробки из промасленной палки использовать другую пробку — корковую».
«Прекрасное решение», — сказал иеромонах, и мы зашли внутрь. В хозяйственном помещении при храме были душно, и всюду лежали аккуратными стопками вещи: храм шефствовал над домом престарелых, и вещи предназначались им. Пальто, куртки, много чего-то шерстяного, что выглядело летним и жарким днем неуместно, но ведь известно, что тепла осталось максимум на месяц, а потом сразу понадобится пальто. Распорядительница строго спросила, имеются ли спортивные костюмы, желательно синие с красным. «Нет», — ответила я. «И чего зря ходят, не понимаю», — слегка рассердилась распорядительница. Иеромонах расхохотался и все-таки принялся выкладывать на стол мое барахло: все, кроме спортивного костюма. Синего с красным.
Этот иеромонах, он невозможный. Когда мы вместе вышли, уже было темно, он пискнул брелоком и ему отозвался такой низенький спортивный автомобиль, вроде бы красный, но не разобрать. Фонари светили желто, и от Волги даже доносился слабый ветер. Дуновения. Иеромонах изящно подоткнул свою черную рясу, и усаживаясь, продемонстрировал длинные ноги в узких джинсах, потом неожиданно взял мою руку и положил себе на лоб: «Я не горячий? пощупай, пожалуйста, женщины прекрасно это умеют», — он не был горячим. «Сейчас будет прохладней, — сказала я, — еще буквально час».
Какая-то нереальная безинерционность была во всем этом, организованный абсурд. И мы поехали с невозможным иеромонахом в специальный дом, он находился у черта на куличках, за неизвестными мостами и в странных дворах, «что за дом притих, погружен во мрак, на семи лихих продувных ветрах, всеми окнами обратясь во мрак, а воротами на проезжий тракт». Высоцкий умеет обо всем этом сказать лучше всех. Темный сруб, обнесенный высоким забором из темных же бревен. «Шампанского я не пью, — сказал иеромонах, — а для тебя там найдется», — и кивнул головой.
Специальный дом был внутри очень, очень. Там всеми силами и немалыми средствами пытались создать настоящее казино. Столы, зеленое сукно, девочки-крупье в строгих костюмах, на сияющих подносах — бесплатное шампанское. « Абрау-Дюрсо», — сказал мальчик-официант гордо. «А есть ли брют», — придирчиво осведомилась я.
Иеромонаху все буквально били поклоны, осведомлялись о самочувствии и делах, открывали перед ним двери и все уточняли, все ли хорошо, все ли устраивает. Иеромонах оставил меня на высоком табурете у стойки бара. Для меня эти высокие табуреты недружественны, я боюсь их, как тля божьих коровок, как микрофлора кишечника убойной дозы антибиотиков, как лед на реке Крещенских купаний… ну ладно, а то подавилась уже метафорами, как… удав кроликом.
Невозможный иеромонах принес большое количество фишек, разных цветов: серые, черные, ярко-белые. Вот эти, белые, оказались самыми дорогостоящими, и он сказал мне: «Давай играй!» Я взяла белые фишки, две штуки, и поставила на два номера: «6» и «9», потому что мне нравится цифра «6», вся Россия – палата номер шесть, учили в школе. Шарик был брошен, шарик крутился, колесо тоже крутилось, причем они делали это в разные стороны, мне было безразлично. «Ставки сделаны», — традиционно объявила дилер, ее гладко убранная голова бликовала в свете ламп, а иеромонах прошептал мне в ухо, чтобы я не переживала лишнего, и что казино всегда остается в выигрыше, это же однорукий бандит и такие правила. Но я не переживала.
Или переживала о другом, так часто случается: тебя подозревают в азарте, а ты вспоминаешь человека, которого не видела полгода.
Шарик покатался себе, и упал в выемку с цифрой «6», Дилер придвинула мне маленькую груду фишек, белых, я сказала все поставить на «6», такая у меня сделалась идея, потому что это — моя любимая цифра и мне, в сущности, безразлично. Невозможный иеромонах рассмеялся, и поставил свои фишки, все, тоже на мою «шестерку».
«Уверен, у нас получится, — сказал он, — что-то такое сегодня происходит…».
«Невозможное?» — добавила я. «Очевидно, да», — ответил он, наматывая свой черный локон на палец, абсолютно женский жест, но ему шло.
Не видела полгода, не звонила, не писала смс, было больно постоянно смотреть на твою спину, скрывающуюся за другими спинами, хоть я нарочно закрыла глаза, зажмурила крепко, чтобы не прокручивать потом вот это: разворачивается и уходит, разворачивается и уходит.
Шарик попрыгал, и лениво и вяло затащился на «шестерку», дилер невозмутимо придвинула груду фишек уже большую, я даже не обрадовалась, а иеромонах — да, порывисто встал, придерживая черную рясу, а какой-то благообразный господин в отличном костюме картинно закрыл глаза ухоженной ладонью и проговорил: «Мои поздравления и респекты…».
Иеромонах предложил мне забрать все фишки, он двигал их ко мне по игровому зеленому столу: «Это куча денег, — говорил он, — ты выиграла кучу денег». Я испугалась. Выиграла кучу денег. Если мне дали сейчас кучу денег, то непременно отнимут что-нибудь еще. Стала отпихивать фишки руками, роняя на пол, и там, на полу, отпихивать их ногой.
«Все на «шесть», снова», — торопливо сказала я крупье.
Она установила сама, аккуратными столбиками, подняв с навощенного паркета, я не считала и не знаю, сколько проиграла в тот раз.
Иеромонах улыбался. «А не хлопнуть ли нам по рюмашке?» — процитировал он из старого кинофильма, я знала правильный ответ, но промолчала, устала. Мне было, в общем-то, безразлично. Я выпила шампанского, бокал, и ещё один. Надо же было отметить день рождения напитка. «Ну, за монаха бенедиктинца Пьера Периньона», — сказала я. Иеромонах улыбался и оживленно говорил. «Невозможный жест, — сказал он, — я потрясен, — сказал он, — что ты молчишь, — сказал он».
«Иногда ты думаешь, что это слабость, — сказала я, — иногда ты думаешь, это зависимость, — сказала я, — а это просто любовь». Немного пафосно, но в своем роде неплохой тост, чтобы сдвинуть бокалы, всколыхнуть в их узких недрах ледяное шампанское, справляющее свое трехсотсорокачетырехлетие.
Я бываю такая разная — то капризная, то прекрасная, то страшилище опупенное, то красавица Мисс Вселенная, то покладиста, то с характером, то молчу, то ругаюсь матерно, то в горящие избы на лошади, то отчаянно требую помощи, дверью хлопну — расставлю все точки, то ласкаюсь пушистым комочком, то люблю и тотчас ненавижу, то боюсь высоты, но на крышу выхожу погулять темной ночкой, то жена, то примерная дочка, то смеюсь, то рыдаю белугой, то мирюсь, то ругаюсь с подругой. Не больна я, не в психике трещина! просто я — стопроцентная женщина.. .
Да еще и пьяная, скорее всего.