Чем дальше, тем сильнее утверждаюсь я в мысли, что киевская погода целиком и полностью подстраивается под актуальную ситуацию и настроения. Тридцатиградусные морозы как символ терпения и стойкости, сумрачно-траурное небо или ветер, относивший дым от горящих покрышек в явно заданном направлении и спасший тем самым немало жизней — все погодные явления как будто решили стать декорациями, а то и непосредственно поучаствовать в украинских событиях.
Вот и в воскресенье, 16 марта, штормовой силы ветер и резкое похолодание чутко выступили в унисон с происходящим в центре Киева. Майдан нынче взъерошен, майдан раздражен. Прохожих и праздно любопытствующих мало: погоды, опять же, не те. Зато активисты на месте и даже выступают со сцены, не занятой, несмотря на воскресенье, маститыми общественными деятелями.
Беспокойство и волнение людей вполне объяснимы: на прошедшей неделе кровь пролилась и в Донецке, и в Харькове. При этом обстоятельства региональных эксцессов более чем сомнительны — в разгар информационной войны можно поверить чему угодно.
Ключевым событием дня, недели, да и всего марта стал референдум, проведенный в Крыму и посвященный вопросу присоединения Крыма к РФ на правах автономии. Вопрос этот, впрочем, новыми крымскими властями был уже давно, судя по всему, решен и задавался скорее из формального реверанса. Так или иначе, результаты референдума — по официальным данным на утро понедельника 96,6 % проголосовавших выбрали вариант присоединения к России — не удивили никого.
Референдум не был признан легитимным ни США, ни Евросоюзом, ни Меджлисом крымскотатарского народа, законодательно-представительным органом коренного населения полуострова Крым. Тем не менее, референдум состоялся и его результаты стали предметом дискуссий во всем мире.
Майдан не сомневался в исходе крымских событий. Раздражение вызвал не сам результат, сколько реакция киевских властей — а точнее, ее отсутствие — на происходящее в стране. «Временное правительство» ведет себя крайне пассивно и никаких решительных действий по налаживанию связей с регионами и восстановлению общественного порядка не предпринимает.
Майдан волнуется: многие из активистов, вернувшись домой, рискуют обнаружить себя в другой стране — и вовсе не в переносном смысле слова. Даже если не брать крайний сценарий, в неспокойных регионах живут их семьи, друзья, это их земля, за судьбу которой, в том числе, они борются уже больше трех месяцев. Кроме того, у ребят есть абсолютный, несокрушимый аргумент за то, чтобы продолжать активное участие в политической жизни страны: их собственная пролитая кровь и оборванные жизни их товарищей. Потерянного не вернуть, но необходимо сделать все, чтобы эти жертвы не стали напрасными. Именно поэтому любое предложение разойтись и заняться личными делами наталкивается на непреклонный отказ. Именно поэтому на сцену выходит парень в камуфляже и говорит: мы сломали прежний режим, но не сломали самое систему. Нам нужно продолжать действовать, быть активными, не оставлять в покое власти…
Эти люди упрямо и довольно последовательно гнут свою линию, не отвлекаясь на внутренние разногласия. Совсем как разошедшийся окончательно ветер, методично, срывающий с меня капюшон, пока я стою перед сценой, с которой высказываются активисты. Пытаясь придерживать капюшон руками, я перестаю чувствовать пальцы минуты через две.
Выходят один за другим, не сговариваясь, несколько моих земляков, харьковчан. Рассказывают о беспорядках в родном городе, о провокациях, приведших к гибели людей, недоумевают о безнаказанности городских властей, стравливающих между собой местных жителей. Просят помощи у Майдана и Киева.
Майдан напряженно слушает, потому что, как уже было сказано, верить может только тому, что видит и слышит самостоятельно; переизбыток самой противоречивой информации в интернете и новостях сбивает с толку и деморализует. А Майдану очень важно знать, что именно происходит в отдаленных от столицы районах, и пытаться на происходящее хоть как-то влиять. От этого зависит судьба целой страны.
Парадоксальным образом Майдан, своими голосами поставивший нынешнее руководство страны к рулю, стал теперь для него, руководства, занозой, мешающей удобно устроиться в мягких правительственных креслах. Новые правители, подписываясь решать пусть и запущенные административные и экономические проблемы страны, вряд ли на самом деле рассчитывали, что для начала эту страну необходимо будет спасать от серьезного раскола. Недаром на пешеходном мостике, что через улицу Институтскую, вывешен системный, по сути, лозунг Майдана: «Кортежи вон, восток и запад вместе».
Майдан с самого начала своего существования отнюдь не ограничивался несколькими кварталами палаточного городка. Посильное участие в его деятельности и жизнеобеспечении принимали и принимают люди изо всех регионов страны: собираются деньги, покупаются продукты и медикаменты, обмундирование и одеяла, оказывается адресная помощь раненым и семьям погибших. Все это происходит на условиях полной добровольной самоорганизации — украинский сценарий самим своим существованием опровергает тезис, согласно которому революции всегда нужен сильный лидер. У Майдана такого единоличного лидера нет, и не было даже в самые острые моменты его существования, но люди идут сами, с востока и запада, слаженно и целеустремленно, объединяясь в четкую дисциплинированную структуру. И требуют от назначенной ими власти того же.
Но любое активное действие украинских руководителей — и не только, впрочем, украинских — сейчас может привести к непредсказуемым последствиям, для самой Украины и всего мира, и брать на себя ответственность за такие решения чертовски нелегко.
