За сутки презентовали два новых памятника – это пир. Украинским беженцам требуются теплые вещи и любая крупа – это чума. День города будет праздноваться с пятницы по воскресенье – это пир. Бюджетники голосуют досрочно трудовыми коллективами – это чума. В день выборов порядок будут охранять 5 188 полицейских, 60 военнослужащих внутренних войск МВД России, 262 сотрудника частных охранных организаций, 98 представителей казачества и 219 дружинников – это пир. Или чума.
Памятник основателю Самары князю Засекину открывают в пятницу. Его уже установили на Полевом спуске набережной, и интересующиеся граждане досрочно обнаружили и одобрили наличие у коня яиц. Хороший сентябрьский день, солнце. Пожалуй, даже жарко. Мероприятие затеяно с размахом – сцена стилизована под бревенчатую крепость, стоят сторожевые башни, исполняет Волжский народный хор, ждут врио губернатора и скоро приплывут челны. По Волге, с гребцами и прочим. Герб Самары выполнен флористами из живых цветов нужных оттенков. Это – пир.
Младшеклассников и учащихся среднего звена приводят колоннами. Уполномоченные лица вращают над головами табличками «25 школа», «132 школа», «Спортивный лицей». У спортивного лицея есть, кажется, еще и флаг. Или это чей-то другой флаг вьется. Жарко. Что-то солнце прямо. Детей привели заранее. Они стоят. Прошел час. Наступил второй. В почетном карауле у занавешенного еще Засекина замерли школьники в униформе с аксельбантами. Их преподавательница отрывисто дает указания: «Если вдруг станет плохо, не дожидаясь обморока, идите в тень». Это – чума.
Молодой скульптор и автор памятника Карен Саркисов совершает запланированный подход к прессе. Говорит, что памятник весит шесть тонн, а постамент – сорок. Говорит, что никаких технических сложностей при изготовлении и монтаже не возникло. Говорит, что никому, в общем-то, не было известно, как выглядел Григорий Засекин, но он решил, что примерно вот так. Поводит рукой в направлении зашторенного князя. Скульптор очень молод. Семья скульптора в большом количестве празднует событие, улыбаются, в руках — цветы. Это – пир.
Врио губернатора задерживается на полчаса. Песни Волжского хора вселяют тоску. Народ прибывает. Неспешно передвигается старушка, увешанная транспарантами. Она призывает власти чистить Волгу, а не пускать в глаза пыль. «Аленушка бросилась в Волгу, чтобы утопиться, заодно и отравилась», — гласит надпись на ее согбенной спине. Один фотограф бьет второго кофром по голове. Второй фотограф обзывает первого так, как теперь в газете не напишут. Полицейские подозревают одинокую сумку, прикорнувшую под пальмой (пальмы в кадках, на зиму переезжают в задние городской администрации), подозревают сумку в содержании чего-нибудь несанкционированного. Тринитротолуола, или там гексогена. Полицейские собираются группой, проводят летучее совещание. Окончательное решения принять трудно. Полицейские бессмысленно перебирают ногами в форменной обуви. Люди от пальмы стремительно расходятся. Это – чума.
«Нам ко дню города всему департаменту премию выписали, — красивая девушка нежно мяукает на ухо своему суровому спутнику, — теперь куплю себе, наконец, те прелестные серьги с лунным камнем». Пир. Маленький, но симпатичный.
Импровизированный партер вмещает гостей по приглашениям. Среди возбужденной близостью к элите публики выделяются несколько инвалидов-колясочников: растерянные лица, натруженные руки. «Я немного ошеломлен, — говорит милый парень с отросшими сверх меры русыми волосами, — если честно, за этот год первый раз выхожу на улицу… Это сложно – грузовое такси, все дела. И потом, у меня мать, ей меня трудно сопровождать, да что там – трудно! Просто не сможет она, сама инвалид второй группы». Морщится. Пусть он не плачет, пожалуйста. Чума.
Вокруг замаскированного пока Засекина невероятного количество номенклатуры. Министры, замминистры, кандидаты в губернаторы, начальники департаментов и другие такие люди. Например, мэр города Самары. Дорогие костюмы, галстуки в тон. Ботинки в идеальном состоянии. Депутатские значки, или просто широкие улыбки. Вот идет главный раввин. Останавливается близ главного муфтия. К ним присоединяется кто-то из главных православных. Похоже, пир.
Две сухонькие старушки, изыскав тень, сравнивают актуальные квитанции за квартплату. «Не понимаю, — слегка дребезжит голосом та, что в шляпке, — это откуда взялась вот эта сумма в шестьсот рублей?» — «Разуй глаза, — громыхает та, что стрижена под мальчишку, — это тебе за коммунальный ремонт надо платить. Ты что, не знаешь, ты что? Все теперь еще платят какие-то миллионы, чтобы через тридцать лет тебе сменили батарею на кухне и оштукатурили фасад» — «Тридцать лет! — смеется старушка в шляпке, — а если я не буду платить? У меня и так половина пенсии уходит» — «Выселят», — авторитетно отвечает стриженая. И добавляет, хохоча: «На кладбище». Чума.
Проходит врио губернатора, можно начинать. Плазменные экраны транслируют происходящее на сцене и на реке. Вот челны под парусами. Настоящие челны! В челнах – стрельцы в красных одеждах и еще с чем-то желтым, вроде сумочек. Челны пристают к песчаному пляжу. Стрельцы выпрыгивают на берег. Ведущий сообщает, что практически точно так четыреста с лишним лет приплыл по реке воевода Григорий Засекин. Разве что у него где-то еще должен быть храниться конь. На экране графические изображения крепости Самара. Стрельцы взбираются по лестнице и проходят к памятнику. Стоят. Говорит врио губернатора, Николай Меркушкин. Говорит самарский мэр, Дмитрий Азаров, он единственный называет Засекина по имени-отчеству, Григорием Осиповичем. Говорит председатель городской думы, Александр Фетисов. Все признают величие события и благодарят инициаторов и идейных вдохновителей. Вручают памятные письма и дипломы разных степеней – есть первая, есть вторая. Пир, пир.
«Я так полагаю, что новым мэром назначат Фетисова», — делится один хороший пиджак с другим, тоже хорошим. Блестят депутатские значки и черные штиблеты. «Ты так это говоришь, — отвечает собеседник, — будто есть хоть минимальная разница». Чума.
Речи завершены. Стилизованные стрельцы по команде окружают памятник и хватаются за края покрывала. По команде дергают. Покрывало льдисто посверкивает золотом и рвется на две большие части. Спадает. Ура! Конь обращен мордой в сторону старого города, а хвостом – к спальным районам, Безымянке и Металлургу. Все-таки пир.
«Я просто боюсь на работу выходить, — женщина в пончо склоняется к уху женщины во всем полосатом, — потому что меня обязали не менее десяти родственников на выборы привести, и чтобы все фото размещали в этот, как его. Забыла. Какой-то тра-ля-ля-ля-грамм. А у меня родственников – я и муж. Бывший. Ну, ты знаешь…» — «Знаю, — отвечает вся полосатая, — так это еще что, бывший муж в родственниках. Мы вот с Маринкой ходили агитаторами, так на нас повесили семнадцать домов. Семнадцать девятиэтажных, Люда, домов! Если кто из тех, кто обещал прийти на участок, не придет, не заплатят за эти два месяца вообще». Чума.
Сверкающий в лучах солнца и всеобщего ликования памятник обходят кругом почета врио губернатора и другие почетные гости. Волжский народный хор имени Милославова бодро выдает попурри на тему русских народных песен. Народ расходится, плотно замостив улицы и проходные дворы. В обе стороны пробки, брань водителей, стоны пассажиров, звонки трамвая – город мал, тесен проезжей частью и не приспособлен под настоящий ПИР. Вот к чуме готов по определению, виданное ли дело.