Под покровом Ночи музеев, или Новое о симулякрах.

В ночь с 21 на 22 мая в Самаре прошла Ночь музеев, а 27 мая ее итоги обсудили организаторы, участники и приглашенные специалисты. И хотя большинство присутствующих согласилось, что Ночь музеев – это замечательное мероприятие, на обсуждении прозвучала мысль, что Ночь музеев к самим музеям никакого отношения не имеет.

Разговор начался с объявления, что выставка «За что я люблю ее», демонстрируемая на Ночи в Художественном музее, стала самой посещаемой выставкой, чуть не десятилетия. Из чего следовало, что жители города заинтересованы в современном искусстве. На это возражали, что жители города в составе двух тысяч человек пришли смотреть не на видео-арт, а на развалины особняка Шихобалова с интерьерами в стиле модерн. Так бы и тянули абстрактного зрителя в разные стороны, если бы не подоспела другая версия, показавшаяся мне верной, тем более, что я и сам думал так. Зрители идут не на Музей, а на Ночь. Их интересует ночной экшн, или, говоря по-русски, «движуха». Большая часть зрителей, побывав в музее ночью, днем в него не вернется. Им нравится быть в казенном заведении в необычное время, нравится, когда много людей собирается в одном месте, как если бы они ждали салюта и т.п. И вставал логичный вопрос, заинтересован ли музей в такого рода мероприятиях, на которых он выступает в роли «графских развалин», а не рупора культуры и просвещения. Загвоздка же заключается в том, что если музей скажет: нет, не заинтересован, – наиболее наглые и нахрапистые налогоплательщики смогут сказать, что и они не заинтересованы в таких музеях, а заинтересованы только в графских развалинах, на которых можно потоптаться и сфотографироваться.

Тут встает вопрос такой сложный, что у нормальных людей он вызывает нервный тик.

Зачем нужен музей?

Ясно, что у слова «музей» есть определение, в котором и прописаны его функции: хранение, изучение, распространение. Но тут стоит остановиться и подумать: ведь не всё же на свете хранить, не всё на свете изучать и уж тем более – не всё распространять. В мире существуют музеи секса и пыток, в России — пряников и водки. А рядом с ними – музеи Шекспира и жертв Освенцима. Мы редко задумываемся, что в мире очень много музеев, и очень много вещей, которых нельзя трогать. Особенно в России. Заграницей, как правило, музей не может существовать, если он нерентабелен, то есть, если он не нужен потребителю. А у нас в России – может. Мог.

У нас существует ряд институций, которые занимаются хранением, изучением и распространением по отдельности, по какому же принципу происходит сращивание этих функций в одном заведении, которое после этого начинает именовать себя «музей»?

Обратимся к истории. Ясно, что художественные музеи произошли из обыкновенных частных коллекций, вдруг ставших доступными широкой публики. Их формирование выглядит естественным и безобидным. А как произошло появление мемориальных музеев? В 1726 г. по просьбе вдовы Петра I для сохранения в качестве реликвии был выкуплен дом ремесленника Иоганна Луде в Нарве, в котором останавливался император, позже был обустроен «императорский кабинет» с восковой фигурой Петра на базе Кунсткамеры. Мемориальные дома-музеи Петра I были открыты в 1803, 1831, 1885. Таким образом, государственный музей – это орудие власти, с помощью которого она хранит, изучает и распространяет свою политическую, этическую и эстетическую идентичность. И чем тоталитарнее власть, тем активней она хранит и распространяет, тем больше она устраивает мемориальных музеев, развешивает мемориальных табличек, присваивает имена библиотекам и населенным пунктам, что иногда приводит к забавным казусам.

20 мая этого года в Хворостянке был литературный праздник «Хворостянка – родина Ивана Чонкина». Как она умудрилась ей стать, думаю, не знает и сам автор Чонкина, Владимир Войнович. Впрочем, на празднике он был и против версии хворостянцев не возражал, а только престарело благодарил окружающих за внимание к его скромной персоне. Чествовали писателя по-горьковски: с пламенными речами, клятвами и благодарностями за счастливое детство. Стены актового зала хворостянского техникума были украшены лозунгами: «Не болтай – Чонкина читай!», а начальник отдела по управлению культурой администрации Хворостянского района выступая, с трепетом сказала, что война – это слёзы и горе, но Владимир Николаевич Войнович смог показать войну с улыбкой, за что ему большое спасибо. В финале прозвучало намерение создать в при хворостянской библиотеке Музей Чонкина. Во дворе техникума развернули выставку детского и юношеского рисунка: портреты молодых хворостянских бойцов погибших в Чечне, сурово смотрящих на нас и призывающих к патриотизму.

В поисках своей идентичности хворостянцы, кажется, поторопились. Роман о Чонкине – насквозь антитоталитарный, а значит, антипатриотический. Другое дело, что современное общество, кажется, и не хочет никакой идентичности, пытается от нее увильнуть, поэтому у нас, наряду с музеем Б.Н.Ельцина, открывается Музей Чонкина и Музей коломенской пастилы.

А вот 27 мая открылась новая экспозиция в Похвистневском Музее и Доме ремесел, «Похвистенво – город ветра» называется. Тоже себе идентичность. Ясно, что после распада Советского союза ни власть, ни само общество не может определиться с приоритетами. Многие учреждения существуют по инерции, но движение их всё более и более замедляется, многие испытывают нескрываемый уже кризис идентичности, как то: Дом-музей В.И.Ленина, в которой проводились выставки об отношениях человека и собаки, или Дом-музей М.В.Фрунзе, который его руководитель в 2004 г. переоборудовала в музей воинской славы. А каково, например, Дому-музею первого съезда РСДРП в Минске? Впрочем, в Минске ему, может, еще ничего, а вот чтобы он делал в России? Какими куличами бы заманивал своих гостей? Власть сменилась, а музеи остались.

Яркая и верная мысль была сказана на обсуждении Ночи музеев А.Рымарем, что нужно переходить от музеев вещей к музеям сознания. Только такие музеи могут свободно менять идентичность или, вернее, транслировать различные идентичности, быть полифоническими, потому что музей вещей создан, чтобы закрепощать.

И варвары, топчущие графские газоны пришли на Ночь музеев не за историей, а за новой идентичностью. И они ее нашли, сами, без научных сотрудников.

Я ничего нового не сказал о симулякрах, хотя и заявил об этом в заголовке, прошу прощения.