Самара зимой и Самара летом – два настолько разных города, что они расположены в разных полушариях. Самара зимой таращит розовые от мороза глаза, вязнет в сугробах, не брезгует меховыми шапками, вязаными рукавицами и дешевой водкой. Утром на работу, вечером с работы, долгие зимние вечера в компании лимонного сока, глицерина и засушенной любовно петунии, из этого всего варится мыло: во-первых, от источника огня теплее, во-вторых, надо же что-то делать.
Летняя Самара прекрасна, она швыряет валенки в угол и обретает удивительную легкость, смягчает нравы, кругом прекрасные купальщицы, миски с черешней, голые пальцы ног, плетеные сандалии, торговки кукурузой, жигулевское пиво, смех голубыми ночами, пахнет водорослями, нагретым деревом и Волга такая прозрачная. И открыт пляжный сезон.
Народ на самарском пляже летом тусует всегда, просто ночью его чуть меньше. Все строго регламентировано: ранее утро добавляет к тайным любовникам, бродягам и развеселым компаниям истовых бегунов и бегуний, любителей ЗОЖ. Такая вот буквально встреча двух миров; кружевные следы кроссовок поверх отпечатков босых ног и точечных скважин от каблуков-шпилек. Существуют адепты круглогодичных купаний и ядреного загара, рассветы – это и их время. Оранжевые буйки покачиваются мерно. Заволга светла, утром Жигулевские горы видны особенно хорошо.
Вот известный персонаж, высокий худой старик, загорелый дочерна. По ряду известных только ему причин он называется разными именами, в прошлом году был Петром, сейчас пока не ясно. Старик бежит ровным шагом опытного марафонца по береговой линии, у Речного вокзала, устраивает показательный заплыв. Пожилые дамы, вращая зонтиками от солнца, хотят общения, однако Петр молчалив и редко дарит словом, но постоять близ разрешает.
Знаменитая в городе «злая алкоголичка» здорового образа жизни не ведет. На пляже она спит, поутру бредет к воде в розовом когда-то платье, посылая проклятья во все стороны. Обсохнет, займет свой пост на главной улице, где будет пугать неуклюжих пешеходов перечислением возможных вариантов их насильственной смерти. Переломаю ноги – самый добродушный.
К девяти утра скандальными стаями собираются матери и младенцы. Не все предпочитают специально оборудованный детский пляж, хоть тут горки, лавки, качели трех видов и черт лысый. Рассеиваются компаниями в непосредственной близости от воды, младенцы любят плескаться и нужно быть на подхвате. Организуется настоящий лагерь: система лежанок, хранилище игрушек, снедь защищена от иссыхания полиэтиленом, полосатится тент, в надувном бассейне греется волжская вода. Трудно поддающиеся подсчету младенцы копошатся в песке, мелькают совки. Высокая, статная мать рассказывает: «Позавчера у нас папа в три часа ночи из командировки вернулся, всю ночь не спали. Он, как отца увидел, ходил за ним как хвост до утра, потом, конечно, весь день насмарку». Высокую мать строго осуждают за нарушение режима, худая девочка с молчаливой дочкой на руках вдруг говорит: «Да я бы счастлива была, приедь к нам папа». Молчат неловко.
Мальчик лет десяти играет на блокфлейте грустную песню про перепелку: наша перепелка старенькая стала, ты ж моя, ты ж моя, перепе-лоч-ка. За ним пристально наблюдает мать из-под мягкой панамы. Она отвлекается лишь на треньканье мобильного телефона, хмуря прекрасные брови, и вдруг стремительно набирает кого-то и четко артикулирует в трубку: «Понедельник, десять тридцать, судья Иванова, такой-то участок мирового суда». Прикусывает губу.
На берегу ссорятся мужчина и женщина. Сначала мужчина женщину догонял, громко звал Вероникой, потом настиг, залепил по уху, назвал пьяной дурой. Женщина визгливо кричит, потом падает на песок и лежит, смотрит в небо. Мужчина наклоняется и заботливо поправляет на ней солнцезащитные очки. Мастерски одновременно раскуривает две сигареты, одну ловко помещает в женский рот.
«Уже жарко, — говорит женщина мирно, — а через час вообще рехнемся».
«Ты и вчера так говорила, — замечает мужчина между двумя затяжками, — лучше признайся, что у вас с Петькой всё было» — «Ничего не было, просто спали рядом. Ты знаешь Петьку, он как выпьет, сразу отрубается» — «А почему он был голый» — «Так жарко же».
Жарко.
Несмотря на неудачные с общепринятой точки зрения дневные часы, люди идут на пляж. Снимают сандалии, ковыляют по пляжу, приглядывают интересные места – кому нравится под деревом, кому на скамейке. Скамейки тоже могут более или менее привлекательными, вот эта стоит почти в воде, почти можно сидеть, как на мостках и болтать ногами в Волге. Привлекательную скамейку занимают две пожилые пары. Мужья играют в шахматы. Первая жена тяжело дышит, стаскивая через голову гороховый сарафан.
«Давление сто шестьдесят. Вчера было двести. Я Саньке говорю: куковать тебе вдовцом! А он мне: такой товар не залежится!»
Вторая жена регулирует лямки купальника и отвечает невпопад: «Так это негигиенично – песок. Всякие люди здесь ходят, а вдруг у них грибок стопы или того хуже. Иной раз домой придешь, а ноги так и чешутся, так и чешутся. Возьмешь, конечно, крепкий раствор марганцовки, да и начнешь обрабатывать! Всю кожу, бывало, сожжешь между пальцев». К воде шлепает в резиновых туфлях, не дающих угнездиться на ногте ни одной грибной споре.
Вечереет. Жара не спадает. Прибывают офисные служащие, скидывают юбки-карандаши, надевают костюмы для купаний. Отрывисто обмениваются последним сплетнями конторы. В прохладную воду ныряют без предупреждений, ставя эффектную точку в конце рабочего дня.
Активируются рыбаки. Мужчина сердито говорит девочке лет трех, очень милой, в купальничке с оборками: «Где моё грузило? ты сказала, что только посмотришь, и отдашь! где моё грузило?» Девочка с улыбкой полного непонимания смотрит на отца.
И всегда находятся люди, задорно купающиеся в одежде. Две девушки в эластичных «велосипедках» и свободных майках разговаривают, стоя чуть не на середине реки, тут пологий спуск и до глубины приходится идти и идти. Не пьяные, сознательно одетые. Бездомный с грудой полиэтиленовых пакетов плещется у берега в брюках, майке, пиджаке, фетровой шляпе и носках. Потом стоит на мокром песочке. Пиджак не по росту высыхает с неправдоподобной быстротой, свидетельствующей об искусственном происхождении волокна. Шляпа струит, носки обнаруживают просторные дыры. Няня-филиппинка прямо в джинсах и футболке с логотипом колы сидит на отмели, строит замок из песка. Может быть, контракт запрещает ей раздеваться перед подопечными, чего точно не скажешь о пожилой, но бравой даме в старомодной комбинации из охапки кружев и гремящего полиэстера.
Солнце падает, распарывая себе живот о какую-то из Жигулевских вершин, оранжевые буйки покачиваются мерно. Заволга светла, горы вечером видны особенно хорошо, а утром все повторится заново, может быть – в первый раз по-настоящему, откуда нам знать.
фото: Нина Дюкова
