В старших классах среди знаменитых девочек моей школы было принято иметь анкету. Анкетой называлась общая тетрадь, где на листах вверху писались вопросы общего типа, начиная с фамилии-имени и заканчивая черт-те чем. Любимый артист, любимый фильм, любимое имя мальчика, твоя тайна, твое хобби, кто тебе больше нравится – Онегин или Чацкий, Штирлиц или Глеб Жеглов. Лучшие владелицы анкет доводили количество вопросов чуть не до ста, чуть не до ста пятидесяти; здесь нужно было покрутиться. На вопрос «каким человеком вы видите себя через пять лет» я неизменно отвечала «совершенно независимым», и подчеркивала эти оба слова кудрявой линией, что позволяло мне слыть вольнодумцем с фантазией.
Как я себе представляла там независимость в 15 лет, сейчас сказать уже трудно, но в 17 с небольшим я ушла из дома в общежитие. К мальчику Гоше, своей второй большой любви. Гоша как раз в тот момент приступил к дипломному проектированию, точнее, это деканат так считал по гошиному поводу и сильно ошибался, так как Гоша устроился шофером в службу такси. Работа таксиста позволяла ему многое. О, как многое позволяла работа таксиста в то время! Девяностые годы прошлого века только приоткрыли свою голодную пасть, и только еще готовились стать лихими и перемалывать, перемалывать все по ходу следования. Бандитские «стрелки», незадачливых коммерсантов, растворимые напитки, малиновые пиджаки, пейджеры, вазовские «восьмерки» и песни Алены Апиной. Таксистом, значит, служил Гоша; у него всегда имелся спирт ройяль, советские презервативы пулеметными лентами, иногда пиво в бутылках, но случались плохие дни, когда все это богатство у него отнимали просто так, и еще оставался должен, и расплачивался, тогда начиналась нищета.
Жил Гоша втроем с однокурсниками в пятнадцатиметровой комнате с широким окном. Втроем плюс я, что сейчас выглядит слегка неприлично, а тогда казалось — нормально. Вот она, независимость, горячо думала я, сидючи в предбаннике, огороженном от жилой части помещения страшным шкафом, когда-то полированным, теперь в кляксах, не хочу даже вспоминать, от чего. Независимость, никакого родительского контроля, хозяйка себе и своей судьбы, такой прекрасной.
Сидела в предбаннике и чистила картофель в расчете на трех голодных парней (плюс я). Учитывая, что кроме картофеля часто ничего к столу не предлагалось, чистить приходилось долго. Первое местное радио фм-формата говорило роскошным голосом Ильдара Кагирова, а потом громко пело. Тот период проходил с группой «Технология»: нажми на кнопку, получишь результат, и твоя мечта осуществится-а-а.
Начистив картофеля, следовало захватить личные спички и отправляться на общую кухню, где стояли четыре газовых плиты. Плиты были ужасающе, чудовищны грязны. Ни один человек в мире не поклялся бы на библии, что исходный их цвет — белый. Но самым забавным было то, что с кухни постоянно кто-то у кого-то что-то крал. Вот эти самые люди, мы, что пять минут назад болтали о курсовой по теплотехнике или ночном клубе «Экватор». Мы крали прямо в кастрюлях, прямо со сковородок. Ведро борща, ведро каши, плошку котлет, рыбьи фрагменты, суп из куриных голов. Посуду подкидывали обратно. Когда я впервые лишилась тазика картофельного пюре, плакала. Потом научилась не отходить от конфорки, захватывая с собой книжку, читала, облокотившись на подоконник, смакуя независимость.
Поскольку на факультете преимущественно учились мальчики, женский этаж был один – пятый. Там размещался единственный в здании женский санузел, что лично для меня означало прыжки через три этажа всякий раз, когда. Санузел имел полимерное строение, это превращало его место, посещения которого независимо хотелось бы избежать.
Гоша был большим жизнелюбом, не терпел мерзкой повседневной рутины, он иногда абсолютно искренне меня забывал – в чужой комнате, в кафе «прохлада», в сортире, и где угодно. Я страдала, грызла ногти. Как-то он увлекся заезжей в город красавицей-эстонкой, проводил с ней вечера (вроде бы даже играя в «эрудит», а ведь Гоша знал очень мало слов), а я распустила ревнивый слух, что у нее – искусственная рука. Правая рука. В Прибалтике такие технологии, что протез выглядит очень натурально, но это – протез, он холодный и полый внутри. Многие поверили.
В другой раз мы были вместе приглашены на свадьбу к товарищам, а товарищи за день до события разругались, причем он выкинул белое платье в помойный бак и сверху дополнительно поджег (фата тлела), а она – цинично сбросила из окна все продовольственные припасы, что любовно заготавливались для торжества. Припасы не пролежали под окном долго, были радостно растерзаны на месте аборигенами. Часа через полтора жених с невестой помирились и решили жениться; она пошла в ЗАГС в вареных джинсах и серебряных туфельках, а из еды стащили из столовой много хлеба, к хлебу откупорили огурцы-помидоры и другие дары леса, и вот на этой свадьбе, когда в коридоре студенческой общаги буквально сдвинули столы и каждый мог сесть, выпить рюмку и спеть хором «пришла военная пора на двора», вот тогда именно Гоша вальяжно (вся водка свадьбы была его) сказал: никогда не женюсь, женитьба лишает человека самого важного.
Чего же, спросила я, одергивая самошитое платье цвета ультрамарин с черными кандибоберами. К платью прилагались плотные колготки тоже с кандибоберами, я казалась себе страшно модной, и эти плечи еще, подкладные плечи.
Независимости, — тем временем отвечал Гоша; я заранее знала, что он скажет именно это.
Совсем дурак, подумала, и через полгода вышла замуж сама, совершив вторую попытку. Все взрослые женщины замужем, считала я, моя мама, моя тетка, моя двоюродная тетка и даже одноклассницы Яна и Ира. Я тоже выйду замуж, и вы все заткнетесь, ошалев от того, насколько независимой я стану, какой самостоятельной, встану у руля, все такое.
Утром после свадьбы я проснулась от задорного голоса свекрови. Она стояла у изножья кровати в своем лучшем корпоративном костюме синего цвета, на шее двойные бусы, она держала в руках тарелку с блинами. Приглашала на завтрак. Не позже, чем через десять минут, сказала строго, а то простынут. И, добавила она, пощекотав ногу сына, пора выкатывать машину, завтра на дачу, с этой вашей женитьбой ничего не посадили, у меня перцы, у меня свекла, отцу мазь для спины. Свекор уместно запел за стенкой: занимаюсь я ушу, хреном голову чешу.
Кажется, я знала уже анекдот «нифига себе, сходил за хлебушком», потому что подумала примерно так.
Третий раз я рванула к независимости из уз брака в сугубо внебрачные отношения. Вот она – взрослая жизнь, ликовала я, подбирая в газете «Из рук в руки» вариант с арендой однокомнатной квартиры, главным критерием была цена, и чтобы предоплата не за полгода, а за три месяца. Отчеркивала карандашом, и каждый штрих полнился особым значением: так рождалась свобода, думала я, и чиркала яростней, в хлам стирая грифель.
Квартира нашлась, и это было счастье – в промерзаемой напрочь хрущевке, первый этаж, вид на Безымянку, и в первую же неделю рванула труба и стал потоп. Мчала по ледяной улице к телефонной будке, чувствуя себя великолепно, в ожидании слесарей, ночью. Да и на небе тучи, надрывались уже в плеере «Иванушки-интернешнл».
Когда в безымянкинской квартире оказывался кто-то из друзей, неизменно возникала тема аскезы и Рахметова с его гвоздями, потому что из единиц обстановки в «хрущевке» имелась односпальная панцирная кровать, напоминающая школьный конструктор с болтами-гайками. Предметом роскоши и повышенного комфорта считалась пластмассовая этажерка на колесиках; этажерка таила сахар, чай и конфеты. И подсолнечное масло, и вилки, и нож — потому что кухонной мебели не было тоже. Зато как весело хлопали по потолку пробки от шампанского, зато как смешно было, оставшись без воды, умываться из унитазного бачка. Правда, смешно.
Прошло много времени.
Что тут сказать, вроде бы «я любви искала и не нашла», в смысле – свободы, но это не совсем так; локальные островки свободы есть, и кратковременная независимость возможна, на границе между страстью и равнодушием, между надеждой и болью, между хочу и делаю, между успехами в труде и счастьем в личной жизни. Если бы сейчас кто-то из моих коллег рехнулся, завел «анкету» на манер тех самых, старшеклассных, и спросил меня письменно, каким человеком я себя вижу через пять лет, я бы недрогнувшей рукой вписала «независимым»; хорошо, что количество подходов к снаряду в данном случае не ограничено.
Художник: Анастасия Пасюкова
Как же замечательно!Независимости,а еще добавлю Свободы.