Тот день, когда он должен был приехать, выпадал на пятницу, а в четверг вечером у Тани разболелся живот. Она удивленно отметила недомогание, привыкла чувствовать себя хорошо, и выпила две таблетки но-шпы, которые заняла у соседки. В доме не нашлось ни одной подходящей таблетки, вот и гордись после этого отменным здоровьем, ворчала Таня. Одной рукой она наливала воды из чайника, а другую плотно прижимала к пупку, так надежнее.
Мимо прошел Саша, в черных узких джинсах и босиком. На его плече синела татуировка, когда-то Саша нанес её, потом в татуировке разочаровался, пытался избавиться, избавиться окончательно не получилось, и теперь вместо красавицы-русалки на его коже размещалось нечто, напоминающее силуэтом унитаз-компакт. Сашу этот факт сильно раздражал. Таню тоже, но причины разнились: дело в том, что когда-то она вышла замуж за Сашу, потом в браке разочаровалась, пыталась избавиться, избавиться окончательно не получилось, и теперь вместо союза двух сердец в ее квартире размещалось нечто, напоминающее по сути унитаз-компакт.
— Танька, — сказал Саша.
— Да, — сказала Таня, проглотив.
— Мы ужинать будем? – спросил Саша.
— Котлеты на сковороде, — сказала Таня.
Живот болел сильнее. По шкале от одного до десяти она выставила бы интенсивности боли оценку – семь. Иди восемь. Высокую. Чуть согнувшись, она поплелась к кровати, прихватив по пути тазик. В тазике она иногда стирала что-то вручную, например, Сашин свитер из кашемира или шелковое черное платье — свое. Сейчас она подозревала у себя тошноту, а тазики незаменимы при тошноте. Легла, чуть свесив голову вниз и подложив уже обе руки под живот. Вроде бы стало легче. Опять семь баллов. Положительная динамика, подумала Таня радостно, и стала мечтать, как увидит завтра одного человека.
Он прилетит около полудня, встретятся они в четыре, и будут вместе до девяти, и на следующий день тоже, а еще через неделю они скажут определенным людям правильные слова, и слова будут настолько правильными, что никого не обидят. И совершенно непонятно, как она прожила без него два месяца, как не свихнулась, а может быть, и свихнулась слегка, ведь вырезала же она собственноручно на внутренней стороне бедра первую букву его имени, вырезала маленьким лезвием для педикюрного станочка, и как хорошо, что больше не надо ежедневно увеличивать контуры этой буквы и на сердце тоже.
Далеко на кухне прозвонил ее телефон.
— Танька! – закричал Саша, — тебе какой-то Проходимец звонит. Что блин за имя?
Таня перестала дышать. Весь приступ боли она хорошо и глубоко дышала, это отвлекало и давало ощущение контроля над ситуацией, но Проходимец – это условное обозначение того самого человека, что приедет завтра. Его фамилия рифмовалась, ничего личного, и звонить он никак не мог — в вечернее время, в гущу Таниной семейной жизни.
Таня вскочила, не размыкая объятий вокруг собственного живота, по возможности быстро пробежала на кухню, тазик отлетел и перевернулся — удачно, что был пуст. Таня ответила на звонок, дрожа и заикаясь от страха:
— Д-да?!
Сначала ответа не было. Потом ей показалось, она разговаривает с Тем светом, так далек и бестелесен был голос в трубке:
— Таня, привет. Прости, пожалуйста, что беспокою тебя, но я завтра не приеду. Тут такая ситуация. У жены вроде бы был приступ аппендицита, но оказалось – вовсе не аппендицита, и пока неясно – что. Живот, в общем, невыносимо как-то болел, отвез ее в хирургию. Сейчас все вроде бы неплохо, но придется с ней остаться. Ты прости. Ты пойми. Ты ведь всё понимаешь?
И он разъединился, нажал на красный телефончик у себя там, Таня выпрямилась у себя здесь, и ничего не болело. Она всё понимала, и это, пожалуй, было самое плохое.
— Саша, — сказала она, — а не хлопнуть ли нам по рюмашке.
Саша рассмеялся. Он знал, что это из какого-то веселого фильма, но не был уверен, какая именно реплика должна следовать в ответ.
Художник Евгения Гапчинская