Елена
Привет, это опять я. Можешь сейчас разговаривать? Спасибо, ты меня очень выручаешь, просто целый день хожу и мечтаю тебе все рассказать, уже могу все рассказать, одна мысль об этом меня успокаивает странным образом, я думаю, дело в той атмосфере умного внимания, что ли, которая так тебе свойственна.
Я не прекратила свои наблюдения за тем старым домом, напротив – я их четко организовала. Помнишь, я тебе уже начинала рассказывать, да не успела, ты как раз стояла в аэропорту и регистрировала свой билет, помнишь? Да. Буквально на следующий день после загадочного происшествия с моим мужем, вернулась на то место и бродила, бродила там. На снегу еще оставался четкий след от протекторов его автомобиля, криво и косо припаркованного здесь в то время, когда муж якобы находился у своей матери, как всегда по четвергам.
Утром я очень обстоятельно докладываю руководителю проекта о крайней необходимости посетить экспериментальные лаборатории на заводе, руководитель очень занят и высказывается в духе: не отвлекай меня по пустякам. «Не отвлекаю, никогда не отвлекаю по пустякам», — вот что я ему говорю.
Выскакиваю из конторы, ловлю такси, содрогаюсь, совсем не от холода, а как героиня конандойловской «пестрой ленты» — от страха.
Прошу водителя притормозить у табачного киоска, сипло верещу в окошко «мальборо и зажигалку», я не курила уже пять лет, и с каким ведь трудом, через какую муку бросала, а вот поди же. Мальборо в руках и я рву полиэтилен и мгновенно закуриваю. Водитель смотрит недовольно и говорит: «Что-то все прямо обалдели от этого курения. Тебе детей рожать еще, чем, какими легкими ты это будешь делать?».
Так и спросил, какими легкими. Доехали, этот дом, вчера-то был вечер, и я толком не рассмотрела, а сейчас выставилась во все глаза, вытаращилась во все зенки, обошла кругом, каждый кирпич ощупала, все пилястры, обрамляющие подъездные двери, сравнила друг с другом на предмет идентичности.
Дому было лет сто, тыльной стороной он примыкал к ветхому забору, за ним был разбит ветхий садик с ветхой же беседкой из выкрошившегося бетона или гипса, грязно-серого. До половины своей высоты она была заполнена снегом, а в центре чуть не под самой крышей копошилась худая старуха в валенках и куртке-аляске, помнишь такие куртки? Очень модными были когда-то, оранжевая подкладка и капюшон отделан мехом, говорили – волк. У старухи волк весь вытерся, торчали сероватые клочки меха, и примерно такие же на впалых щеках.
Я вытащила сигарету и закурила, старуха шла ко мне через снег, очень медленно, при каждом шаге долго вытаскивала из снега валенок, потом принималась за другой, кашляла гулко, откуда-то прибежала небольшая собака, хвост крючком, потом вторая, очень похожая, но покрупнее. Старуха огладила собак, они лизали ее ладони, вылизывали.
«Вот она, — сказала мне старуха басом, — а я тебя давно жду, смотрю».
«Как это ждете, — я потушила сигарету, — вы меня не знаете».
«Да и правильно, — закивала старуха, — а на что мне тебя знать. Все одно пришла. Рассказывай, чего молчишь».
«Простите, вы меня перепутали с кем-то», — я отошла.
Старуха закашлялась, захрипела вслед: «Дурой-то не будь».
И я остановилась, ведь она попала в точку, угадала, я не хотела быть дурой, не хотела быть обманутой, не хотела слушать об ужине с мамой каждый четверг, не хотела обнаруживать семейный автомобиль на чужих улицах.
Вот. Старуха жила на первом этаже, в прекрасной комнате с высоченными потолками и просторным эркером, из окон немилосердно дуло, я не стала раздеваться, не сняла шубы, она придвинула мне крутящийся табурет на трех железных ногах, раньше такие использовали пианисты, а потом отказались – неустойчивые.
«Сколько тебе времени надо-то», — непонятно спросила старуха. Собаки зашли следом, расположились на привычных местах – половичке, связанном из располосованных тряпок.
«Времени? Для чего».
«Ну для того самого, для того самого», — она снова закашлялась.
Кашляя, вышла куда-то, прикрыла дверь. Ее не было долго, я угрелась, сняла шубу и подошла к окну; иссеченное деревянными переплетами, оно состояло из двух пар рам, между которыми вилась крашеная решетка – стилизованный сектор солнца с лучами.
Слева из подъезда вышли два старика в тяжелых одеждах зимы, один громко крикнул в ухо другому: «Ну ты балбес!», это был превосходный наблюдательный пункт, старуха оказалась права.
Она вернулась минут через сорок, с жутким алюминиевым чайником в руке, по полу волочился пластмассовый штепсель. Собаки задвигали носами.
«Чаю?» — нелюбезно осведомилась старуха.
«Нет, спасибо, — я надевала шубу, — можно мне подойти в четверг?»
«Подходи», — она помахала мне чайником, а собакам вывалила в тазик жидкую кашу с обрывками хлеба.
Ты слушаешь меня? Не могу даже выразить своего восторга от того, что снова могу с тобой говорить, это спасает меня, ты знаешь? Ты знаешь.
Я пришла в четверг. Ну, сама понимаешь, в правилах семьи – посещение мамы, нельзя забывать и игнорировать такие вещи. Я и не забывала, и не игнорировала. Аккуратно в половине шестого уже стучала в старухину дверь, залаяли собаки, но дружелюбно.
«Поди пришла», — сказала старуха, она была перевязана крест-накрест пуховым платком как в иллюстрации к детскому рассказу о войне, еще бы буржуйку и черный раструб радиоприемника.
К собакам добавилась третья. По-моему, это был пудель, но сильно грязный, кудреватая шерсть слиплась, на хвосте, конечно, никакой вычурно выстриженной кисточки. Не-Артамон.
Старуха чем-то занималась вне комнаты, собаки осмотрели меня, обнюхали, улеглись спать, самая маленькая жалобно поскуливала и я представила, что ее обижают более крупные соседки, отбирают еду. Решила пригнести ей в следующий раз кость, что ли, эти пакет корма. Да, да! Была уверена, что приду в следующий раз.
Не отходила от окна. Эркер был устроен так, что я могла отлично обозревать все возможные подступы к дому. Бабка ни о чем не спрашивала меня. В начале седьмого в бабкин же подъезд зашла девушка, перед входом она остановилась, ответила на телефонный звонок. Несмотря на хороший мороз градусов в пятнадцать, она была с непокрытой головой, черные волосы гладкой тяжестью лежали на плечах, перевешивались на грудь, в носу просверкнула синим камнем серьга – пирсинг, какое убожество, наверняка найдутся и татуировки, на русских женщинах это смотрится безобразно, страшно далеки они от полинезийской культуры.
Девушка разговаривала, крутилась на месте, я твердо знала, что ее-то мне и надо. Знала, и все. И то, что она несколько раз проблеяла в трубку: «Гоша, Гоша, ну что ты, я на месте, ну что ты», — меня уже не удивило.
Через минуту напротив моего тайного убежища с визгом тормозов остановился автомобиль мужа, номеров не видно, но они совпадают с кодом региона, хлопнула дверь водителя, потом задняя открылась-закрылась, что же там, ах, цветочки, ну как же, упакованные в конверт из газетки. Мчал по ледяному тротуару, проскальзывая, теряя равновесие и крепко удерживая чудовищных все же размеров этот букет, подкатился к пирсингованной девице, букет упал на притоптанный снег, газета лопнула и красные розы чудовищными какими-то кровавыми кляксами остались лежать.
Не помню, говорила ли я тебе… Однажды со мной произошел очень неловкий случай, воспоминания о нем долго мучили и причиняли неудобства разного рода, сейчас объясню. Мы тогда с родителями путешествовали по Волге, на теплоходе, мне было лет тринадцать. Лето, страшная жара, и в каком-то из небольших городков бродили по улицам, глазели по сторонам, и у меня неожиданно пришли месячные, кровь каплями стекала по ноге, вдоль бедра, голени, достигала щиколотки и срывались вниз, на сером асфальте оставались кляксы рядом с плевками.
Рассказывала уже, да? Я после этого возненавидела себя. Не ела чуть не год, так как прочитала в медицинской энциклопедии, что при недостатке веса менструация пропадает. Что? Конечно, пропала. Ну, что сейчас об этом, было и было. Сейчас о пирсинге в носу. Я смотрела через бабкины старые окна сплошь в переплетах и смотрела, и сколько прошло минут или часов, не знаю, они ушли, парочка наша, а цветы валялись, не понравились, наверное, пирсингованной красотке. Думаю, часа полтора точно я проторчала носом в стекло, немного обморозила кончик, ничего страшного, а чтобы как-то держаться, все-таки в гостях и это необходимо, я рассказывала стихи про себя, все, что приходили в голову. От Мандельштама до Сергея Михалкова и обратно.
«Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят».
Ни одной рифмованной строчки ей не прощу.
В моей истории это была первая женщина, с которой я вступила в противоборство. Наверное, я выбрала неправильное слово, что непростительно, ведь выбирать правильные слова — моя работа и прямая обязанность. Но я это слово выбрала, так мне легче извинить себя за оголтелость, идиотизм, закушенную губу и раздувающиеся от гнева ноздри. Я приготовилась ее бить — как смогу, наотмашь, в живот, сзади, лежачую, добивать, контрольный в голову. И повторить.
Если бы ты вдруг вздумала мне сказать сейчас: прекрати, она же своя, мы же все одной крови, остановись, она точно такая, голова руки ноги, вы сестры, две амазонки на скакунах, две жницы с серпами, две канатных плясуньи без страховочных бандажей. Я бы не дослушала до конца. И не остановилась бы. И мне не стыдно. Ты понимаешь?
Знаю, знаю.
Тина
Ночные клубы в России делятся на две категории: ночные клубы Москвы и ночные клубы остальных городов; ночные клубы остальных городов делятся на две категории: с претензией на пафос и якобы без претензий.
Претензии на пафос быстро надоедают, но необходимо появляться именно в модных местах, и вот вы приходите в какой-нибудь «Фитиль», про этот «Фитиль» говорят, значит, можно зайти, снять шубу, в гардеробе принимает одежду симпатичная девушка, невысокого роста и толстенькая, но с прекрасной кожей.
— Вы знаете, — сообщает она, — у нас сегодня тематическая вечеринка, военизированная, плюс просмотр комедии «Мистер Питкин в тылу врага»… Норман Уиздом, помните?
Можно сказать гардеробщице, что в оригинальном названии нет никакого мистера Питкина, а напротив – «The Square Peg», но зачем. Достаточно кивнуть.
— Не желаете ли подобрать себе костюм в гримировальном кабинете, — предлагает она заботливо, указывает рукой себе куда-то за спину; действительно видна табличка со странной для ночного клуба надписью: «Гримировальный кабинет».
— Спасибо, — скажете вы, потому что и так выглядите прекрасно, сногсшибательно, и могли бы, конечно, подчеркнуть свою красоту гимнастеркой цвета хаки, заправленной в узкую юбку, но зачем.
Пройдете к барной стойке, начнете обычный отсчет: десять, девять, восемь, семь…
— Девушка, могу я вас чем-нибудь угостить?
Коренастый мужчина с широкими скулами в кожаном шлеме летчика или танкиста, смотрит вопросительно, его правое запястье обвивает татуировка, нечто в стиле «биомеханика», вам никогда не нравилось это направление, ответите отказом:
— Спасибо, нет.
В любом незнакомом заведении нужно осмотреться сначала, а пьете вы чаще всего просто водку, можно в компании с соком. Если дело происходит в России, ведь неизвестно, чем обусловлен янтарный оттенок виски, и не жженой ли пробкой.
С необъяснимым шумом в зал вваливаются две девушки, достаточно пожилые, подходят ближе и вы узнаете профессиональных тусовщиц, ну как же – это Даша и Ульяна, вы непременно обнимаетесь, Ульяна шлепает увеличенными губами, Даша пахнет кисло.
— Ой, и не говори, — кивает она, — это я соседскую кошку взяла, на передержку. А она возьми и нагадь мне в углу, потом в другом, потом – вообще. И наложила, и налила! Кошмарно. Вот, мне и посоветовали – промыть с уксусом. Вот я и промыла! Воняю теперь. Кошмарно.
Даша горестно вздохнет и закажет коктейль «черный русский», Ульяна будет подмигивать своему любимому отражению в зеркальной витрине, а вы с улыбкой и водкой отойдете.
Даша увяжется следом, поправит косу, венцом уложенную на голове.
— А что-то я тебя раньше тут не видела, — скажет она задумчиво; задумчивость Даше не очень к лицу, Даше больше к лицу веселое ожидание праздника и готовность сразу же включиться в соответствующие мероприятия, и вы могли бы ей сказать об этом, но зачем.
Отвечать тоже не хочется, поэтому лучше улыбнуться коротко, занять рот напитком. Вы садитесь на угловой диван, Даша падает рядом, взметнув ногами.
— Отличный клуб, — продолжается её монолог, — только лишнего они с этими переодеваниями, я считаю. Ну кто захочет наряжаться в солдата? Никто не захочет, я считаю, кроме недорезанных в армии дембелей… А хозяева тут – прекрасные… нет, великолепные! Такие мужики. Я тебя познакомлю. Да. Да. Петр и Андрей, конечно, положено – Петр и Павел, но откуда же набраться Павлов на всех Петров, а-ха-ха!..
Ничего страшного, Даша постоянно мелет такую чепуху, все привыкли, вы привыкли тоже. И тут сразу, будто исполняя генеральный замысел вечера, рядом появляется мужчина лет сорока, или чуть старше, яркий блондин, белоснежный ежик на голове, сверху ежика – пилотка, кроме пилотки никаких признаков маскарада.
— О, — скажет Даша, — о, вот и Андрей! Андрюша, познакомься, это Тина, мы с ней вместе как-то оказались в Милане, ха-ха-ха!.. Или где мы оказались?
Даша хохочет, создавая впечатление, что не может быть ничего более смешного, чем встреча пару лет назад в Милане двух совершенно не миланских уроженок, и вы могли бы тоже расхохотаться, поддерживая компанию, но зачем.
Андрюша смотрит на вас специальным взглядом, и вы знаете, что сейчас он предложит вам выпить, потом закажет такси. Даша жестикулирует, ногти в ярко-желтом лаке, это новинка сезона – оттенок mimosa от chanel, у вас имеется точно такой же, и более того – под кожей сапог, сеткой чулка именно он использован для педикюра, почему-то это кажется веселым и вы, наконец, смеетесь.
Андрюша протягивает рюмку, в рюмке плещется пятьдесят миллилитров водки, Даша переходит к обсуждению своего паломничества к священной горе Кайлаш в Западном Тибете, Непал, сколько-то раз она обошла ее, ага, она обошла всего один раз, называется – кора, ударение на первый слог, а нужно обойти сто восемь раз, чтобы достигнуть полного просветления. Следовательно, Даша просветления не достигла, хоть и читала мантры и била земные поклоны, во время которых следует ложиться на землю во весь рост. Пять дней продолжался Дашин поход, Дашина кора – с ударением на первом слоге.
Вы могли бы сказать, что в прошлом году тоже побывали рядом с Кайлашем, у священного озера Маносаровар — источника четырех рек Азии, считается, что озеро освятил сам Будда, поэтому обход вокруг него способен снять с человека грехи буквально на несколько жизней вперед. Вы могли бы сказать, что озеро имеет глубину более семидесяти метров и по форме напоминает лотос, но зачем.
Выпиваете водку, Андрюша протягивает сигарету, откуда-то взялась роскошная зажигалка.
— Благодарю вас, я не курю.
Даша отбывает к стойке в сопровождении рослого красавца при камуфляжном комбинезоне, он громко информирует всех вокруг, что форма американского солдата состоит из восьми слоев, некоторые из них взаимозаменяемы; вы выпьете водки еще, появится кальян, рядом какие-то парни курят траву и узнаваемый запах тлеющей конопли вдруг унесет вас далеко. Может быть, в пыльный Ангарск, может быть, в жаркий Милан, но скорее всего это будет путешествие по времени, назад, в объятия Ф., особенного для вас мужчины, тогда он еще эти объятия для вас раскрывал, сейчас – отнюдь, и вы бы заплакали, но.
Не можете.
