Трагически погиб большой русский учёный Адольф Андреевич Демченко

В ночь с 17 на 18 января в Саратове случилось то, что не должно было случиться ни при каких обстоятельствах.

Один из самых глубоких и обстоятельных историков русской литературы Адольф Андреевич Демченко погиб при пожаре, выпрыгнув из окна собственного дома. Профессору Демченко исполнилось в декабре семьдесят семь, но он активно работал до последнего дня, преподавал, редактировал и издавал научные сборники, продолжал собирать материалы по литературному краеведению для проекта «Язык и речь Саратовского края». Демченко – автор уникальной научной биографии Николая Чернышевского, всю жизнь посвятивший русской филологической науке, продолживший и развивший великую покусаевскую традицию… Будучи предельно скромным человеком, Адольф Андреевич никогда не участвовал ни в каких «научных тусовках», предпочитая «чёрный хлеб фундаментальной науки», как он сам говорил. Он был человеком книг, знатоком старинных изданий, представлявшим литературу 19 века в деталях и лицах, он был, безусловно, одним из последних магикан, хранителем древностей в том смысле, какой вкладывал в это определение Домбровский. И такая страшная подробность: под окнами старого дома, где жил Демченко, и сейчас, сию минуту, ещё дымятся обугленные книги – возможно, Адольф Андреевич пытался спасти часть из них, выбрасывал из окна на снег. А потом прыгнул сам…

По некоторым данным, в старенькой квартире, где жил Адольф Андреевич с сыном, отключили за неуплату отопление, и нагревалась она в зимнюю стужу несколькими обогревательными приборами, и изношенная проводка не выдержала нагрузки, вспыхнула глубокой ночью… Демченко, у которого уже обгорели руки, по словам соседей, прыгнул из окна второго этажа и погиб. Медики считают, что от отравления дымом… Это смерть не Адольфа Андреевича, понимаете, только не его! Он был полон жизни, он работал и создавал, и строил планы, и ждал выхода в свет своего двухтомника о Чернышевском, и всё торопил меня и других авторов – просил до конца января прислать ему тексты статей для очередного научного сборника. «О, Адольф Андреевич, – отвечал я своему старому учителю как всегда безалаберно, – до конца января времени ещё много!»

Пишу нескладно, не хочется «оттачивать текст», вообще не хочется писать его, дотеперь всё думаю: а вдруг ошибка, а вдруг Демченко жив, и нужно только остановиться на его имени в записной книжке мобильного, и нажать кнопку. Звонят потрясённые коллеги, в том числе и из других городов, становится известно, что прощание с Адольфом Андреевичем состоится послезавтра, а я, как и многие другие люди, близко знавшие Демченко, всё ещё не верю, не могу смириться…

Демченко я узнал в середине девяностых. Он был моим наставником в аспирантуре, научным руководителем моей диссертации. Помню, как пришёл на первое занятие: кабинет Адольфа Андреевича представлял из себя удивительно организованное и вместе с тем хаотичное, как космос, пространство, где жила филология. Рядом с новыми брошюрами, сборниками, авторефератами, стояли на шкафах книжные раритеты, рядом с портретом Чернышевского висела фотография Евграфа Ивановича Покусаева. Демченко долго искал какой-то «замечательный документ», как он сказал тогда, и наконец, из развалов рукописей и книг, был извлечен тоненький сборничек научных записок, датированный шестидесятыми годами и подписанный Демченко Евграфом Ивановичем. Демченко всё рассказывал и рассказывал – о том, как курил после лекций во дворике института Покусаев, о нелёгком уделе филолога во все времена, о том, как интересна наука текстология, о судьбе Чернышевского и том, как прочитал в какой-то газете с болью, что «писатель-революционер прожил аж шестьдесят один год…» А я ждал, когда же начнётся «занятие», лекция там и всё прочее, и только потом, со временем, неразумный, стал понимать, что это и была самая настоящая научная школа, которую судьба даровала мне пройти…

Адольф Андреевич – это, конечно, целая школа русской филологии, это эпоха, все силы, всё душевное напряжение он отдавал на то, чтобы наука развивалась, чтобы выходили, пусть и тиражом сто экземпляров, книжки и сборники, чтобы молодые учёные решались идти по пути Скафтымова, Покусаева, Жук… Но являясь живой легендой, Демченко не умел и не хотел уметь устраивать своё собственное благополучие. В сущности, жил он отшельником, быт вёл самый наискромнейший, и всегда радовался, если удавалось напечататься в журнале, выпустить книгу бесплатно. «Это же так здорово, – улыбался он обыкновенно, – что тебя издают, позволяют тебе высказаться, и денег за это не требуют». Ему бы, при его таланте энциклопедиста, за доллары или евро свой труд продавать, на бумаге глянцевой печататься, а он довольствовался полуслепыми шрифтами и серыми страничками на скрепках. Был вынужден довольствоваться, потому что отечественный научный мир всё чаще усекается чуть ли не лагерными окриками, всё чаще забивается и закрывается, всё чаще становится мишенью, балластом, от которого случаем и избавиться не грех. Филологи? А что они производят-то? А какой доход дают казне? А на какие средства существуют? Идите, ищите гранты, выживайте, крутитесь, продавайтесь… Сможете – хорошо. Не сможете – сами виноваты. Никто служить слову не заставлял.

Нас приучают относиться к науке потребительски, видеть её прагматическую, утилитарную ценность. И закрытие педагогических институтов (Демченко долгие годы был заведующим кафедрой русской классической литературы пединститута в Саратове), и урезание зарплат филологам, и пугающее отсутствие мысли в глазах чиновников от образования – звенья одной страшной цепи.

Последний наш разговор с Демченко случился перед Новым годом. И Адольф Андреевич всё рассказывал мне о том, насколько нелепым, методически неграмотным выглядит переход на систему бакалавриата. «Да, часть студентов станет магистрами, то есть получит, попросту, высшее образование, а часть останется на ступени бакалавриата, то есть будет иметь неполное высшее. И куда с этим неполным высшим идти работать? На Западе есть социальная адаптация бакалавриата, а у нас ещё нет, и несколько поколений студентов окажутся, в итоге, профессионально невостребованными». А ещё сказал вот что: «В скором будущем потребуются учителя, хорошие квалифицированные учителя, а их окажется недобор из-за бездарной, разрушительной политики минобра. Это только если нарочно вредить стране, можно так образованием руководить…»

Господи, о чём я? О каком минобре, о каком бакалавриате? Адольфа Андреевича не стало, дорогого нашего, любимого Адольфа Андреевича. Сгорел он, погиб в огне, мученик русской гуманитарной науки. Будут разъезжать на личных шофёрах белые воротнички, будут потихонечку шелестеть салфетками скромные кризисные фуршеты, будет благополучно мерцать голубой огонёк газпрома. А великий учёный, который отдал всего себя родной науке и для которого у великой страны России не нашлось хотя бы чуточки тепла, будет лежать мёртвый с обугленными руками. Это всё страшно, это нечеловечески страшно. На зарплату профессора, доктора наук сегодня почти невозможно жить, возможно только выживать. Только выживать.

Адольф Андреевич – не выжил. Снег над Саратовом сегодня похож на пепел сгоревших книг.

3 thoughts on “Трагически погиб большой русский учёный Адольф Андреевич Демченко”

  1. Прав Иван Пырков: настоящий ученый Адольф Андреевич Демченко погиб дико, нелепо и абсолютно символически. Он отдал всего себя русской науке, но для него у великой страны ,с ее великим Газпромом, не нашлось для него ни денег, ни просто — элементарного тепла. Разбившийся профессор с обугленными руками — это не только ужасающий жизненный финал редчайшего ныне филолога- подвижника, это зримый образ всей современной вузовской филологии. И это по-настоящему страшно.
    Вечная память А.А.Демченко, принявшему мученическую смерть.

    Ответить
  2. К сожалению это не только образ современной вузовской филологии… Не должно так быть. Нигде и никогда. Нам, его ученикам, остаётся только изучать его наследие.

    Ответить

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.