Сначала была Волга

Сначала была Волга, и ничего кроме Волги, не было. Потом родилась твоя бабушка, и с папиной стороны родилась тоже, с разницей в год. Потом появилась твоя мама, чуть подросла, и вот уже твой юный отец на фотографии стоит около первой елки набережной и превосходит её ростом. Отца нет на этом берегу уже больше двадцати лет, а ёлки выросли так, что в пасмурный день рвут облака верхушками, и тогда идет дождь.

Тебе четыре года, сидишь на пляже, вокруг твоя семья, ты любимая дочка, внучка, единственная племянница, добротный толстый ребенок, мило капризничаешь в сторону сорта яблок, тебя прощают, с тобой носятся, достают буквально из-под земли другие яблоки – те, что ты хочешь. Не вылезаешь из воды, а если вылезаешь, то остаешься у самой её кромки, черпаешь Волгу ладонями, говоришь в восторге первооткрывателя: а река-то желтая! Стоп, стоп, Волга желтая из-за песка, песчаное дно, вода прозрачная, с готовностью принимает оттенок, пусть никто не говорит, что Волга грязная, она лишь течет по песку.

Тебе семь, и вдруг оказывается, что вода тебя держит, достаточно просто лечь на спину и раскинуть руки, и качаться на слабых волнах, Волга – это не океан, особенно не закачаешься, но слегка можно, в глазах солнце, мокрые волосы, кожа на пальцах съёживается, губы синеют, приравниваясь цветом к глазам.

Тебе десять, на уроках пения ты выпеваешь «солнечному миру – да! да! да!», на уроках русского маршируешь строем, на уроках математики защищаешь политплакат, в остальное время боишься ядерного взрыва. Сказали, что ракетный удар стратегически будет направлен на ближайшую ГЭС, разнесенная в щепы плотина освободит пленённую воду, и в дома войдет Волга, легко выдавив стекла и нежно примет к себе всех. Маму, папу, бабушку, очередную кошку семьи.

Тебе двенадцать, куда-то необходимо мчать на катере с родителями, скукотища, но придется ехать, сидеть на разогретом лодочном носу, ловить ногой волну, на мокром песке – мокрые водоросли, сохнут на глазах, мама варит походный суп с большим количеством тушенки и лапшой, у родительских друзей – пиво в бутылках, ты добываешь себе пустую, придумываешь, что сейчас напишешь послание и пустишь его в воду. Что-то карябаешь карандашом на квитанции об уплате штрафа, пихаешь в бутылку, кружатся осы, но ты не боишься.

Тебе четырнадцать, премьерное свидание происходит на набережной; облокачиваясь на верх чугунной решетки, так похожей на педаль от швейной машинки зингер, ты плетёшь какую-то книжную пургу, внезапно твой кавалер будто бы спохватывается, бьет себя картинно по лбу ладонью и говорит, что пора, пора ему домой, он спортсмен, у него режим, завтра первая тренировка в семь. Ты остаешься, топаешь по песку, шлепаешь по воде, брызги такие приятные в жару. Какая-то компания кричит тебе: чеши к нам, красавица! Кажется, тебя так впервые назвали вне лона семьи, ужасно краснеешь.

Каждый год приходишь по весне здороваться: привет, Волга, а вот и ты, хоть она никуда не девалась, пряталась подо льдом. Опустить руки в воду и покрутить там, ледяная вода, еще и в мае холодная, а что вы хотите, она же течет. Научили тебя заговаривать горе на воду, ты отпускаешь в реку свои беды разного диаметра. Каждый год даёт поводы, на самом деле.

Страшно любишь этого человека, сейчас разорвётся сердце, как любишь, и постоянно в трубке вот эта гадость про недоступного абонента, или разрывающие и без того битое сердце гудки. Сидишь на корточках, ладони в воду, бормочешь: «На синем море дуб, у дуба камень, у камня щука, поедает с рабы Божьей меня всю тоску-кручину. Тоску тоскучую, тоску горючую, тоску глухую, тоску водяную. Чтобы не было у меня тоски-кручины. Тоски тоскучей. Тоски горючей, тоски глухой тоски водяной. Ни в голове, ни во сердце. В сердце ключ. На устах замок». Плещешь руками Волгой на лицо. Умываешься три раза. И еще три раза, чтобы наверняка. Давай, помоги мне, ну пожалуйста, я же твоя.

Никогда не купаешься, хоть живешь буквально на берегу, взорвись нечаянно ГЭС, река будет у тебя через десять минут. Отвечаешь на удивленные вопросы в духе «ну вода-то грязная», чтобы отстали, нельзя же купаться в священных водах. Пусть посторонние думают про грязь, какое тебе дело вообще.

И когда в день, чуть более лучший самого плохого, ты оконтуренной пустой оболочкой бывшей себя сидишь на песке, в черном платье, на глазах самые темные в мире очки, на голове самый мятый в мире шелковый платок, в руках сигарета, ты не умеешь курить, рядом полбутылки вина, ты уже не можешь его больше глотать, ты глотаешь слезы, потом перестаешь и их. Всё это, конечно, полная ерунда, что можно слить горе в воду, пустить вниз по реке, до Астрахани и дальше, ничего такого не сделать, но каждый день становится чуть менее плохим, это закон. Ты уважаешь законы: круговорот воды в природе, например. Поэтому как есть, в платье и платке, доползаешь до воды, широко ступаешь, идешь и ложишься сверху, на спину, руки в стороны, один раз можно, говоришь реке, она согласна. Вода на лице, вода во рту, мокрый шелк стелется, как может быть Волга грязной, если она наполовину из твоих слез, наполовину из твоих слов, обнимемся.

 

фото: Нина Дюкова

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.