Случай на площади

31 декабря последовательно превратилось в 1 января, затем во второе и в третье января, никто не заметил – как, но на улице запахло утром, и на остановках общественного транспорта появились бодрые дети за руку с вялыми родителями: елки, гулянья, подмышкой ледянка и набережную целиком превратили в каток.

Главную городскую площадь в каток превратили частично, залив две площадки общей солидной площадью — чиновники городской администрации хвастались, называя цифры: пять тысяч квадратных метров, трибуны для зрителей по периметру катков. На трибунах группа молодых людей отмечала новое счастье и новое здоровье, прихлебывая пиво из алюминиевых банок. А еще можно прокатиться в повозке с лошадьми, почувствовать себя Каем, Гердой, или сразу Снежной Королевой, озабоченной сложением слова вечность из кусочков льда. Многие практиковали перевоплощения, и к лошади выстроилась небольшая очередь. Нетерпеливые дети и замерзшие родители.

— Еще круг, и уходим, — строго сказала женщина в неактуальной шубе из собаки. Казалось, женщина силой разума перепрыгнула из восемьдесят какого-нибудь девятого года, когда российский кустарный производитель освоил пошив верхней одежды из шкур собак разных пород. Мальчик в оранжевом пуховике и шарфе с помпонами понимающе кивнул. Он не против вернуться домой, еще порассматривать подарки и съесть интересной еды. Стол в гостиной по-праздничному раздвинут, стоит елка, и мальчик проследил, чтобы мама повесила деда мороза, которого он смастерил в прошлом году из пластиковой бутылки. Под елкой спит кошка Анфиса, и может быть, появятся подарки еще; хорошо! Серый конь в яблоках картинно заржал, и вот уже в лицо приятно полетел снег из-под копыт. Мальчик приготовился замирать от восторга.

Женщина в шубе из собаки потопала ногами, разгоняя холод. Достала мобильник и проверила, нет ли личных сообщений и дорогих входящих звонков. Ничего такого в телефоне не было, да и не могло быть, так как женщина две недели назад рассталась со своим возлюбленным. Женщина вздохнула так печально, что семейная компания рядом обернулась и недоуменно взглянула. Компания веселилась из аккуратной фляжки в кожаной оплетке. Вдруг женщина подскочила на месте – не в фигуральном, а в буквальном смысле. За лохматыми шапками семейной компании она увидела вдруг того самого своего неверного возлюбленного, чьих сообщений ждала ежеминутно в течение четырнадцати дней. Он, как ни в чем не бывало, стоял в очереди к ларьку с пирожками. Кожаная куртка, кожаные перчатки. Покашливал в кулак.

Мальчик выскочил из повозки и увидел, что среди встречающих мамы нет. Это было удивительно, но не страшно – потому что мама есть всегда, и по-другому никогда не случалось. Мальчик посмотрел кругом. Желтой шубы, приятно пахнувшей зоопарком, не нашел. Серый конь в яблоках тряхнул большой головой, а возница в платье Снегурочки уже забирала железные и бумажные деньги у следующих пассажиров. Девочка в шапке с кошачьими ушками небольно оттолкнула его, мальчик споткнулся, а когда встал, то вместо саней пыхал дымом паровозик с лицом клоуна, довольно зловещим лицом. Клоуна мальчик испугался, немного отбежал в сторону. В стороне торговали деревянными игрушками – свистульки, матрешки. Мальчик не отказался бы в обычное время от свистульки, но не сейчас.

— А я вообще под столом! – крикнул мужчина с длинными волосами, волосы носил ветер, — прочитал про новый закон, продлевающий срок службы высших чиновников до семидесяти лет!

— А что это такое – высшие чиновники? – тоже закричал его собеседник, в серых валенках.

Длинноволосый подумал и ответил, что это, к примеру, министр финансов.

Мальчик тихо, для пробы, сказал: «Мама».

Женщина в собачьей шубе дернула за кожаный рукав своего возлюбленного, она еще не привыкла говорить: бывшего. Она хотела сказать немногое, лишь о том, что прекрасно спит ночью, но только тридцать минут, потом просыпается и следующие два часа не спит, а думает: ты, ты, ты. И снова спит тридцать минут. И что она потеряла кошелек с банковской карточкой и половиной аванса, потому что сильно заплакала в супермаркете, когда пришлось выкладывать обратно из проволочной тележки взятую привычно сырокопченую колбасу и упаковку пельменей семейного размера. И что она за эти две недели постарела, изболелась, намучилась, и у нее давление восемьдесят на почти ноль, и прорезалась кошмарная морщина под глазом, и нет никакой возможности так больше.

— С ннновым годом, — промямлила она, заикаясь.

— Офигеть, и ты тут, — приветливо сказал возлюбленный (бывший), — познакомься, чего. Это – Лиза.

Рядом действительно стояла Лиза, молодая, очень молодая, в сапогах-ботфортах и с гладким лбом. Лиза широко улыбалась.

Мальчик пошел сначала направо, потом – налево, а потом снова направо. Он подумал, что если встретит чудного коня, серого в яблоках, то рядом будет и мама. Она ведь всегда рядом, и никогда не случалось по-другому. Но конь куда-то делся, ускакал на стройных ногах, мальчик захотел вернуться хотя бы к свистулькам, свистулек тоже не обнаружил. Вдобавок уронил варежку, а потом и вторую, рукам сразу стало холодно, и холод пополз от пальцев выше. К локтям. Отчего-то мальчик понял, что маму найти будет не так-то просто. Он опустился на корточки и потер холодными ладонями теплые щеки. Щеки неожиданно оказались мокрыми. Мальчик сел. Снег был шершавый, как стены на маминой работе.

Женщина в шубе из собаки шарахнулась от Лизы и ее широкой улыбки, и пора было идти за мальчиком. Мальчика у повозки не было. Ряженая Снегурочка пожала плечами. Она и вправду не нанималась пересчитывать чужих детей. И вправду, если приходишь на площадь с ребенком, то нужно за ним следить, а не разевать глупый рот. Со всем этим женщина безусловно согласилась, но мальчика не было. Она стала выкрикивать его имя, разделяя на три слога. Сначала стояла на месте. Потом побежала.

Мальчика приподняла за шарф неизвестная бабушка. Опушка ее капюшона напоминала кошку Анфису. Мальчик захотел улыбнуться кошке, но когда он чуть сдвинул с места губы, нечаянно заплакал в голос. Он ничего не говорил, не мог, а когда смог, сказал опять: мама, мама.

Женщина в собачьей шубе трясла полицейского в сером бушлата. Она требовала подать ей мальчика. Полицейский пытался воспользоваться рацией. Вокруг собралась толпа любопытствующих. Звучали реплики. Преобладали осуждающие. Неверный возлюбленный об руку с Лизой быстро, очень быстро прошел мимо. Он был раздосадован подпорченным выходным. Однако еще оставалось время, чтобы наладить настроение, и следовало спешить.

Неизвестная бабушка в капюшоне размером с кошку бежала с мальчиком на руках. Мальчик был тяжел, но бабушка не сдавалась. Перебирала живо ногами, а кошка на капюшоне упала на плечи, и подпрыгивала там, на плечах. Как настоящая! Мальчику понравилось.

Женщина в собачьей шубе не то чтобы замолчала на полуслове, просто вместо текста: «Найдите его, найдите его», она стала повторять: «Сынок, сынок». И обнимать вместе с мальчиком неизвестную бабушку. И целовать без разбору мальчика, его шарф, и опушку капюшона, похожую на кошку.

— Ну что за люди! – со вкусом сказала дама с высоко взбитой светлой прической, на прическе с трудом удерживалась шляпка с брошью, — что за бабы, я слов не найду! Не только в Америку запретить детей, и здесь надо запретить рожать!

— И не говорите, — поддержал ее худой старик, на его голых руках вздулись страшные жилы веревками, — химическая кастрация! Всем!

Женщина в собачьей шубе и неизвестная бабушка в капюшоне быстро шагали к трамвайной остановке, держали мальчика за обе руки, он иногда поджимал ноги и весело болтался в воздухе. Серый конь в яблоках вернулся, и паровозик с клоунским лицом приехал, а еще откуда-то появилась цветочница с огромным вазоном, полным роз. Каждая роза упакована в газетку: «Купите своей девушке», — предлагала цветочница, и многие покупали, пусть мороз. Гуляния продолжались.