Я побывал на 20-летии «Новой газеты» — там демонстрировали фильм Германа «Трудно быть богом», который он снимал 15 лет. Фильм идет три с половиной часа. Фильм идет с черновым звуком и с тем, что жена Алексея Германа сама читает текст, но звук все равно плохой не все можно услышать. Не все выдерживают, уходят из зала.
Я остался, просидел все три с половиной часа. Я смотрел на экран и думал, что мне это все не может нравиться, что я все это – грязь, смрад, Средневековье и распоротые внутренности уже видел. Был же фильм Тарковского «Андрей Рублев», где всего этого всласть – и животы поротые, и вынутые глаза. А тут это все еще и по кругу.
Тут такое кружение хирургического стола, полевой лазарет, где все время приносят раненых, а хирурги, как распоясавшиеся богатыри, отнимают то руку, то ногу, а то, промахнувшись, и нос могут отхватить, а уж очи вынуть – так это все мимоходом, обтерев о рубаху руки.
Тут все время кто-то мочится, сморкается, гнилыми зубами за жизнь держится, висельники висят и на них сверху нечистоты льют. А в грязи неизменно кушают, не забывая ронять в эту жижу атласные платки.
Пот и испражнения – это идет мимо, как река. Смрад – это все клубами и волнами.
И немедленно вам символизм – то копье нацелится богу в щеку, то белейшие яйца все о копья бьют и – либо высасывают их тут же, либо просто давят, чтоб по рукам текло.
Там все время по рукам что-то темное льется, а они еще и на лицо это мажут.
Символизм, символизм, символизм. Тут еще и все время тебе говорят – не забудь про символизм копья, не потеряй впечатления от яйца. А давай мы тебе еще раз покажем, вдруг ты не понял значение символа, вдруг упустил, не успел сосредоточиться.
Зритель должен устать от всего этого – он действительно устает. Но нужно не просто, чтоб он устал – его надо измордовать.
И вот он уже совсем измордован – кто из них выдержит, зритель или режиссер? Выдерживает то зритель, то режиссер.
Я выдержал. Не скажу, что это кино надо смотреть каждый день, но я бы посмотрел его еще раз с нормальным звуком.
Хотя, и с таким звуком мне понравился этот процесс смотрения – все время хочется расслышать, что они там говорят. То есть, возникает эффект документальности.
Ты будто бы смотришь документальное кино о Средних веках – ты просто перенесся в ту эпоху, и, в общем-то, всех этих примет, повторяющихся, запоминать не должен, это все не более чем фон. Но этот фон длится три с половиной часа. Там все есть фон.
Это картина, сложенная из повторяющегося фона. Это такая пирамида из черепов Тамерлана. Это убийство ради убийства. Это радость от того, что у другого, а не у тебя, вывернули внутренности, что сердце его бьется, и на него можно наступить ногой в грязном сапоге. А ты в этот момент некая мелкая тварь, впадающая в состояние восторга, о того, что и тебе тоже разрешили на все это наступить.
Словом, я просидел все эти три с половиной часа и вообще не заметил время.
Оно меня не тяготило.
А теперь я еще должен понять: почему я посидел весь фильм и просмотрел его так, словно бы он длился только пятнадцать минут.
Вот это до меня все еще не дошло.
Дойдет, наверное, когда-нибудь.