На прямой вопрос «Вы поддерживаете социализм или капитализм?» мне почти никогда в последнее время не удавалось услышать однозначный ответ. Например, задавали встречный вопрос: «А вам больше нравится осетрина или селедка?» с последующим развитием темы в том смысле, что все хорошо к месту и времени. Чаще же рисуется вот такая горизонтальная линеечка, по которой страны и экономики классифицируются по степени вмешательства государства в бизнес. Слева – Северная Корея, справа – Гонконг, ну и так далее.
Еще говорится, что рынок, конечно, решает многое, но есть такая штука, как market failure, и тут государство обязательно должно вмешаться. Еще говорится про социальную ответственность и про государственные инвестиции в экономику, и это все понимают по-разному. В общем, в массовом сознании царит изрядная неразбериха по этому вопросу. Я предпочел бы не обсуждать в этой статье вопрос, что есть хорошо, а что плохо, – я немного о другом.
По поводу типа советской экономики присутствует некоторое единодушие – это называется социализмом и плановой экономикой. В отличие от капиталистической модели государство взяло на себя функции производства продукта, создания и распределения прибавочной стоимости, а также всю социальную ответственность и долгосрочные инвестиции. Опять же, вопрос, насколько эффективно оно с этими всеми функциями справлялось, в рамках этой статьи мы не обсуждаем.
У меня, как человека, ту эпоху все-таки заставшего, а также вынужденного размышлять о причинах некоторых странностей нашей нынешней экономики и государственного устройства, есть уверенность в том, что без окончательного осмысления того, а чем же таким мы в тот момент были заняты, дальнейшее, как теперь опять говорят, «поступательное развитие» вряд ли возможно. Побудем, как говорил Фазиль Искандер, «думающими о России». К тому же, переосмыслением эпохи застоя сейчас явно заняты и умы государственные. Но я опять не об этом.
Очевидно, что первоисточником того, что сейчас называют «коррупцией», явился «блат». Я-то думаю, что коррупцией можно называть исключения и разовые злоупотребления, мы же сейчас имеем некую глобальную систему, которая только так и работает, а как-то по-другому она, может быть, и вообще работать не будет. Выясним, что такое был блат, если кто забыл или не знает. Это вот что: Петров работает на заводе и может украсть оттуда, например, некое материальное благо, которое может быть обменено на другое материальное благо, которое с соседнего завода может украсть Иванов, или на нематериальное благо, которым имеет возможность распоряжаться Сидоров. Поскольку областей хозяйства, которые управляются только беспристрастными машинами, не существует, список материальных и нематериальных благ, по сути, включает в себя все возможные вещи и явления. Каждый член общества пытается повысить свою степень потенциальной «полезности» для других членов общества. По какому принципу происходит обращение этих всех благ? Формально – путем перераспределения их государством, фактически — каждое из этих благ обретает цену, только цена эта выражается не в единой валюте СССР, а формируется относительно других представленных услуг и продуктов. Причем формируется в полном соответствии с рыночными законами спроса и предложения. Не производится в СССР хорошая бытовая техника или автомобили — нет проблем, заплатите по прейскуранту в валюте, называвшейся «карбованец, рубель, сом, сум, манат, rublis», и доплатите до сложившейся рыночной цены тем, чем имеете возможность – путевкой на юг, нужным знакомством, да чем угодно, лишь бы то, что вы предлагаете, было востребовано вот этим все-таки рынком. Напрашивается вывод первый: помимо рубля в СССР существовала еще одна неназванная валюта, объем эмиссии которой никто не контролировал.
Вывод второй: социальная жизнь советского человека довольно сложна, на порядок сложнее обычных капиталистических товарно-денежных отношений. Ведь ему надо держать в голове все это хитросплетение межличностных отношений, возникающее по причине того, что на обычную валюту он не может получить все то, что ему хотелось бы от жизни. Что именно ему хотелось бы, нужны ли ему все эти блага, зачем, почему, кто виноват, что делать и т. д. – нет, эти вопросы мы в нашей статье не рассматриваем. Но пробуйте, пробуйте переводить советские фильмы на английский язык.
Что такое market failure? Это ситуация, при которой рыночный механизм не справляется, одна из сторон получает ничем не оправданное конкурентное преимущество и возникает дисбаланс, приводящий, в конечном итоге, к какой-нибудь несправедливости мирового масштаба. Наиболее изученный образец этого явления — монополия. Поэтому никто не спорит с необходимостью существования антимонопольных комитетов, хоть бывает так, что занимаются-то они фактически совсем даже не этим. Возникающее в результате market failure несправедливое конкурентное преимущество является одной из основных причин, по которым, как считается, надо усиливать степень вмешательства государства в экономику, смещаться влево по линеечке, нарисованной в начале статьи.
Вывод третий: та степень вмешательства государства в экономику, что была в СССР, порождает еще больше случаев возникновения несправедливого конкурентного преимущества.
Луи-Фердинанд Селин, Mea Culpa: «Вы только посмотрите на этот СССР, как быстро там очухались деньги! Как они мгновенно восстановили свою тиранию, к тому же возведенную в куб!». Но не уподобимся заклейменному всеми пропагандами мира человеконенавистником Селину и не будем тщетно вопиять о неисправимости человеческой натуры.
Экономика стала глобальной, пришла в нашу жизнь и уже никогда из нее не уйдет. Возвращение СССР, как изолированной от остального мира экономической структуры, невозможно. Как бы мы это не оценивали, мировая экономика вполне определилась с тем, что ничто не может стоять на месте; без развития ни одна экономическая единица, будь то индивидуальный предприниматель, корпорация, и даже государство, не может выдержать конкурентной борьбы. Мир мыслит категориями change и resistance to change, хотим мы этого или нет; уйти в лес хочется, но не выйдет. Так же, как движение не бывает только со знаком «плюс» или «минус», так и resistance to change не всегда имеет позитивный или негативный характер – устоявшаяся система может сопротивляться неправильно выбранному направлению движения, может вносить действительно нужные корректировки в это направление, а может и просто сопротивляться по каким-то пока неизвестным причинам. Культурные системы, может быть, самая прочная вещь на свете, их нельзя просто так сломать, чаще всего они быстро возвращаются в состояние, близкое к исходному, восстанавливают равновесие. Поэтому так важен вопрос – как обеспечить развитие, не ломая этой культурной системы. Пока имеющийся в распоряжении ответ состоит в том, что необходимо тщательно изучить саму эту культурную систему, после чего пробовать использовать ее полезные для выбранного движения свойства и сглаживать столкновения с противодействующими.
Вещи, описанные выше, так же, как и советский человек, никуда из нашей жизни не ушли, они немного трансформировались. Какие свойства этой системы, имеющейся у нас как данность, нам считать полезными, а какие – вредными для выбранного направления движения, каждый решает сам на уровне той экономической единицы, за которую он несет ответственность: одни за себя и свою семью, другие — за компанию, третьи – за государство.
