Politesse

— На твой взгляд, что такое свобода?

— Ты меня удивил. Свобода — это то, что у меня внутри, как поется в известной песне. Свободу нельзя отнять. Свобода, если мы говорим о личной свободе, не зависит от политических пертрубаций. Свобода крайне мало зависит от законов, которые существуют в обществе и государстве.

— Подожди! Но это же римские стоики, то, что ты мне излагаешь! Луций Анней Сенека!

— Если угодно. Другое дело, то, что я излагаю, имеет очень мало отношения к вопросу о свободе в современном российском обществе, который ты, возможно, хочешь мне задать…

— Нет, мне как раз интересно твое личное мнение. Потому что я увидел в этом отсыл к стоикам, а ведь идеальный римский мир – pax romana до сих пор является образцом гражданского общества, точнее, общества граждан.

— Не было в Риме гражданского общества. Общество, о котором идет речь, вообще бывает только в двух странах — в Англии и США. Это изобретение англосаксов, и к континентальным демократиям оно имеет отношение ну очень косвенное. И гражданское общество Дании, Италии или Франции, оно существенно другое, в странах в Восточной Европы совсем другое, а у нас третье или десятое. Это слово пришло в Россию в очень специфическое время и с очень специфическими людьми, которые работали с фондом Сороса, US AID. Была попытка трансляции в наши палестины именно англосаксонской демократии. И в связи с этим получилось так, что у нас гражданским обществом называют совокупность общественных организаций.

— Ну, это, конечно, неправильно.

— Неправильно. Ну что такое совокупность общественных организаций? Это малейшее меньшинство граждан, которые очень активно занимаются не своим делом. Есть и ТОСы, и ТСЖ, и организации инвалидов, которые реально защищают реально существующие свои интересы. Речь необязательно идет о «правозащитниках» в том ужасном значении, которое это слово приобрело в России. Нет. Но штука в том, что гражданское общество – это общество граждан. А у нас этого и нет. У нас граждан не хватает!

— Граждан в понимании романа «Звёздный десант»? Отслужил — можешь голосовать?

— В известном произведении Хайнлайна не так все просто. Лишь отдав долг обществу, ты начинаешь понимать, как общество устроено. И зачем оно нужно. И только такие люди могут преподавать историю, социологию и всякие такие вещи. В чем проблема России? В том, что огромное число наших сограждан элементарно не представляет, с какой стороны масло на этом бутерброде. Как устроена Россия? Какие налоги мы платим и почему? Какие существуют государственные организации, какие они выполняют функции и почему? Чем отличается бухгалтерское обслуживание в Москве от бухгалтерского обслуживания в Самаре? Куда бежать в случае беды? На что ты имеешь право? В чем состоят твои обязанности? Человек, выходя из школы и даже из института, ответов именно на эти вопросы не получает. Его даже не учат эти вопросы задавать. Вот наша главная проблема.

— То есть ты считаешь, что нам нужно, как бы это выразиться, политпросвещение?

— Да. Это является, как сказал бы Дмитрий Быков, задачей момента. Что мы должны делать — мы все — политологи, социологи, публицисты, мы обязаны заниматься тем, чтобы увеличивалось число людей, которые знают, как устроена российская бюджетная система. Откуда государство берет деньги. Почему количество этих денег не бесконечно. Почему в стране такие, а не другие налоги. Что означает фраза: баррель нефти стоит 82 доллара. Как с этим связана цена на бензин на ближайшей заправке. Как с этим связана стоимость услуг ЖКХ. И так далее.

— Ты думаешь, наше общественное и политическое устройство позволяет получить четкие и ясные ответы на эти вопросы?

— Абсолютно. Потому что сегодня ответы на эти вопросы способны давать от 15 до 20% людей.

— Ты очень оптимистичен, мне кажется!

— Еще не легче, если ты прав, а я неправ. И чем мы отличаемся от западной демократии? В западной демократии этому учат в школе. Причем последнего негра из Гарлема, который никогда не получит диплом никакого колледжа. Но все-таки простая штука: у меня есть права, за что я плачу налоги (а эти копы бьют меня дубинками!) — она у него на подкорке с десятилетнего возраста.

— Да! Во Франции на всех школах: Liberte, Egalite, Fraternite!

— Это как раз про другое. Потому что я сейчас говорю не о лозунгах, не об идеологии и даже не о свободе. Я говорю о такой прагматической вещи, как социализация.

— Нет, у французов это не просто лозунг. У них социальная прошивка совсем другая.

— До какой степени обделалась французская система образования, стало ясно несколько лет назад, когда восстали тринадцатые районы.

— Ну, районы. В районах под Парижем молодежь всегда жжет машины. Не будем драматизировать.

— Вот эта штука: районы всегда жгут машины, она и означает, что было не в порядке с самой системой. И можно сказать, что было не в порядке. Эти люди не стали участниками общества, они не были социализированы. И при этом они иждивенцы. Они никогда не умрут с голоду, они никогда не будут заботиться о пропитании. У них нет этой проблемы. Это ровно то, чего мы должны избежать!

— Чтобы у нас не возник свой 21-й арондисман?

— Абсолютно. Потому что вопрос о том, будем ли мы достаточно богаты, чтобы все это содержать, не стоит. Мы уже почти достаточно богаты для этого. В ближайшие годы — все, оно произойдет. Но вопрос в том, что мы оказываемся перед лицом тех же самых проблем. И я бы очень не хотел, чтобы на референдуме через три года мы решали, можно ли строить в России новые минареты, как сейчас решали в Швейцарии.

— А как ты предлагаешь этот вопрос «обойти»?

— А я не предлагаю его обойти. Я предлагаю… Собственно, есть такой журнал с романтическим названием ВВП (Валовый Внутренний Продукт), я там пишу уже полгода каждый месяц колонку про национальные проекты. И по большому счету я там продвигаю одну нехитрую мысль. Что нужно сосредоточиться на двух вещах: реформе здравоохранения и реформе образования. Реформировать здравоохранение нужно таким образом, чтобы человек осознал ответственность за собственное здоровье. Государство не обязано беречь его здоровье, государство не обязано его содержать в случае болезни. То есть да, если он беспомощен, общество должно ему помочь. Здоровый, сильный, самостоятельный человек должен себя обеспечивать сам, охранять свое здоровье и платить за это из собственных средств. Потому что кроме него это никому не нужно. И второе — нам нужна реформа образования, в рамках которой основной задачей школы должна стать социализация. Не знания, умения, навыки, не математика, физика, биология и даже не история. А социология, социология и еще раз социология. Как устроено общество. Любые знания можно приобрести, если ты понимаешь, как функционирует общественная машина. Если мы этого не сделаем, а мы этого не делаем сейчас…

— А вот вся эта «Электронная Россия» — разве не из этой серии?

-Понимаешь, это все бантики. Надстройки над фундаментом, которого нет. Если бы мы фундамент выстраивали, это все было бы правильно, своевременно и нужно. Это замечательно — «электронная Россия», а сколько людей в России готово вступать в диалог с правительством? Неважно, посредством интернета или почты. В диалог с правительством вы готовы вступить? Вы вообще понимаете, про что с правительством разговаривать? Если да, то электронное правительство вам жизнь облегчает, безусловно. А если нет?

— Понимаешь, среднему французскому гражданину тоже вряд ли есть о чем общаться с правительством.

— Это не так. Просто он хорошо понимает разницу уровня компетенции.

— И у него всегда есть выход. Вот они собираются, скажем, все учителя на пляс Репюблик…

— Но это уже крайний выход. Я о другом. У француза никогда не возникает вопрос: почему в доме отключили горячую воду?

— Да, и это, наверное, существует на уровне ребенка.

— А демократия начинается именно с этого уровня.

— С четкого представления о структуре затрат на ЖКХ?

— Абсолютно! С управления собственным домашним хозяйством. Демократия начинается на уровне ТСЖ.

— Ты считаешь, что достаточно людям понять, что такое собственность, научиться относиться как к собственности?

— Да, безусловно. Почему я охранитель? Почему я лоялист? Почему я безусловный сторонник Путина? Потому что государственная политика в России направлена на это. При всех огромных недостатках бюрократической системы. При том, что у нас крайне слабо контролируемая милиция. Колоссальная взяткоемкость законодательства, неэффективность чиновничьего аппарата. Это все правда. Но правда и другое. Государственная политика направлена на расширение слоя людей, готовых самостоятельно принимать решения по поводу собственной жизни. И она направлена на увеличение активности различных общественных групп.

— То есть ты считаешь, что силовая борьба с той же самой «несистемной оппозицией», она вписывается в эту концепцию?

— Да. Потому что несистемная оппозиция расчищает сегодня дорогу самым черным и темным элементам российского общества.

Сколько угодно можно не любить нынешнюю российскую власть, вопрос не в этом. Вы всерьез считаете, что если вы ее сковырнете, то к власти придете вы? Вы всерьез считаете, что на свободных демократических выборах победит Людмила Алексеева? Ну, ведь нет же. На «свободных демократических выборах» победят популисты. Причем популисты самые темные, самые безответственные. И, будем откровенны, победят нацисты. В той или иной форме. И всё! И поэтому ровно то, что говорил Гершензон – «мы должны благословлять власть, которая своими штыками охраняет нас от ярости народной!» Вот мы тут сидим, такие красивые, рассуждаем о свободе.

Разговор проходил субботним весенним утром на веранде Il Patio.

Собеседники пили в основном дорогой и невкусный кофе.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.