Рудольф Баранов: «Если все искусство представить как пирамиду, то тематическая картина маслом – вершина»

В канун Нового года самарский художник Рудольф Баранов получил почетную награду – золотую медаль Российской академии художеств. Первого января ему исполнилось 70 лет. В этом году отмечает с супругой золотую свадьбу. Даже у мастерской бывшего председателя самарского отделения Союза художников юбилей – 30 лет творческой жизни в «козловском» доме. Порой кажется, у Рудольфа Николаевича все правильно, как в доброй русской сказке: позади 17 лет работы во главе правления союза, трое сыновей — и все художники, внук («Слава богу, пока не художник») и внучка («Наконец-то девочка!»), вторая загородная мастерская в Винновке и большие планы на будущее.

Художники, как правило, общаются с журналистами и другими простыми смертными в мастерской – им как будто легче говорить в окружении своих работ. Рудольф Николаевич – человек публичный, известная фигура для всех самарцев, кого хоть сколько-нибудь интересует академическая живопись.

Под стать его сановитому облику и мастерская – просторная, гостеприимная, обитая деревом, словом, русские хоромы. «Мы можем поговорить в зимнем саду, или на кухне за чаем, или здесь, среди картин.

А может быть, в бане?». Проходим в гостиную, где среди других работ – «Торжество православия». За нее и за «Андрея Рублева» художник и получил золотую медаль. Здесь же ученическая копия фрагмента «Явления Христа народу», две копии Левитана, портреты членов семьи Барановых, небольшой этюд с видом на село Палех.

— У нас была большая семья, я поступил в Палехское училище, чтобы жить в интернате. Пошел туда, чтобы меня бесплатно кормили, а оказалось, я поступил к настоящим мастерам.

— Как же вы попали в Самару?

— Вон, — Рудольф Николаевич указывает на портрет, с которого хитро улыбается женщина, — с первого курса со мной училась Маргарита Николаевна. Мы поженились, уехали в Самару, и только потом я получил высшее образование в Москве.

— Как вам удалось пробыть так долго в должности председателя?

— Я думаю, что по любви. Я без любви и дня не буду работать — если почувствую, что не приношу пользу.

— Давайте поговорим о вашем творчестве. Над чем сейчас работаете?

— О моем творчестве? У меня стремление в сторону Академии художеств. Впереди далеко гора, ярко освещенная, называется «академик». Хотя бы стать членом-корреспондентом Академии, уже войду в историю.

— Вы пишете жанровые и тематические работы, а самарские художники больше пейзажисты. Почему так сложилось?

— В то время, когда я учился в знаменитом Палехе, нам на высочайшем уровне преподавали композицию. Композиция идет от русской иконы, и каноны, от которых многие шарахаются, дают такую основу художнику, от которой он куда угодно может идти, но основа останется. Палех выпускает мастеров миниатюры, а я хотел писать картины и поступил потом в Суриковский институт.

В 70-е годы в Куйбышев приехали несколько талантливых выпускников высших институтов – Репинского, Суриковского, Киевского. Мы все были картинщики – то есть умели писать и компоновать. А что дают наши пединститут, художественное училище? Там педагогов-то нет такого уровня. Когда на выставкоме показывают работу из пединститута – ее сразу видно по уровню. И работу из Суриковского училища тоже сразу видно. Дело не только в технике, мировоззрение тоже другое. Если ты учишься в Москве, значит, ходишь по Третьяковке, выставочным залам, смотришь спектакли, концерты – все это насыщает художника.

У меня в мастерской не так много работ, но работаю я не меньше, чем пейзажисты. Потому что картинщик долго пишет, я даже пейзаж пишу как картину – тщательно, аналитически. Раньше все художники работали на заказ, потом их за это начали критиковать. Но неважно, что ты делаешь, важно как, какая школа у тебя за спиной, какая жизненная полоса. Есть случаи, когда мальчик играет в шахматы, пишет музыку или дирижирует оркестром, есть феномен Нади Рушевой. Но мальчик не напишет картину маслом, потому что кроме школы надо еще обжечься, получить все жизненные пинки, стать человеком с приоритетами. Если все искусство представить как пирамиду, то тематическая картина маслом – это самая вершина, самое сложное.

— В Самаре сейчас развивается актуальное искусство, знаете? Владимир Логутов, «11 комнат», Ширяевская биеннале, проекты в «Арт-пропаганде»…

— Владимира Логутова я не знаю, наверное, отстал. Но я сижу в мастерской, у меня своя программа. Это искусство я называю инженерией. Они давно начали – еще на Красной площади слово из трех букв выложили. Если есть средства, то это развивается… Я серьезно к этому не отношусь, потому что само слово «изобразительное искусство» состоит из корня «изобразить», а они представляют. Могут, например, достать какой-нибудь ржавый плуг, закомпоновать его на автобусной остановке, украсить лентой. Это дурачество. Можешь раздеться, можешь боди-арт сделать. Меня как-то звали… Но я могу красиво раскрасить женщину! Правда, тогда я был занят, потом меня больше не звали. Великий Дайнека не очень любил греческое искусство и говорил так: «Я мимо этого искусства прохожу и снимаю шляпу». Так что если это не наркотики, не групповой секс… Но сейчас и об этом современные художники высказываются, и не ругают.

Я хорошо знаю Нелю и Романа Коржовых, Оксану Стогову. Стогова такая активная, живая. Поэтому… искусство – вещь многогранная. Не то что мне это неинтересно, просто времени нет. Живопись не любит совместительства. Даже преподавание и работа в Cоюзе, конечно, у меня многое забрали. Сейчас я уже не преподаю.

— Каких талантливых художников можете отметить среди членов самарского отделения Союза?

— Однозначно талантливый Алексей Попов, я нашел его на лодочной стоянке – смотрю, пишет красиво, предложил вступить в Cоюз. Я уже у него учусь тому, как можно смело писать. Я-то аналитик, мне надо все уложить одно к другому, а он как даст теплое с холодным, а я смотрю – ну держится же! Еще керамист Леонид Шерешевский, Алиса Самаринкина, Николай Лукашук.

— У вас такой богатый жизненный и художественный опыт. Что было самое светлое и значимое в вашей жизни?

— Во-первых, поступление в Суриковский институт. Эта мечта у меня была с 4-го класса школы, когда я жил в глухой владимирской деревне, дед мой сидел за столом с мужиками и увидел объявление в газете: «Суриковская школа при институте, принимаем после 4-го класса», и сказал «Отдам внука!», а я на печке сидел и слушал, это запало в душу. И в итоге я поступил, но уже много позже. Помню, как получил справку, когда служил в армии: «Справка дана рядовому Баранову, что он поступил на первый курс…». Это было что-то невероятное! Вступление в Союз художников тоже было очень приятно, меня рекомендовали художники Иван Комиссаров и Вячеслав Герасимов. Еще у меня была важная поездка в Болгарию и там же персональная выставка, почти вся она в Болгарии и осталась, я все работы подарил. А мне подарили много букетов роз, и мы поехали развозить эти розы по памятникам болгаро-советской дружбы.