«Давайте, я к вам подъеду», — говорила я, помнится, Алексею Федоровичу Шаврину, уверенная, что мне это сделать будет легче, чем ему – ветерану войны и сильно пожилому человеку. «Чего придумала! – возмущался он, — и приеду! Куда скажешь! Ты не блондинка случайно?» Разговор шел по телефону. «Нет», — сказала я. «Вот это жалко, — сказал он, — но что поделаешь». И приехал. Правой рукой держал букет из гвоздик, а с левой был какой-то непорядок, но это я потом только разглядела, что совсем на левой руке не осталось пальцев.
Мой отец работал лесничим в деревне Светцово Калининской области. Известный в тех местах человек, ушел на фронт в Первую мировую войну, стал унтер-офицером, был награжден Георгиевским крестом. В Гражданскую стал революционером, служил в войсках на должности комиссара. Всего в семье было пятеро детей. В деревне я окончил семь классов, не скажу, что хулиганил сильно, но даже более старшие по возрасту деревенские ребята боялись меня. Дело в том, что я был физически сильным, выносливым, много работал в колхозе, помню, даже когда заморозки были, продолжал босиком бегать.
Вначале война была где-то в стороне, мы знали о ней, но, как говорится, не чувствовали. И вдруг фронт приблизился к деревне, начались бои под Ржевом, это были страшные бои, каждый день громыхало на Западе. Мы ждали, что же получится, остановят ли немца. Вскоре начали бомбить наш Торжок, как я позже узнал, там располагался штаб крупной авиационной части, мы с другом забирались на крышу и смотрели, как немцы бомбят Торжок, город горел.
Был мобилизован в декабре 1942 г., в неполные 18 лет. Меня назначили старшим группы призывников при прибытии в военкомат. Тут со мной смешной случай произошел — так как все призывники прибыли в валенках, решили прямо в военкомате выдать сапоги. А я же еще мальчишка был, не знал, что такое размер обуви, всю жизнь разве что валенки носил. Старшина спрашивает: «Какой у тебя размер?» Я недолго думая выпалил: «Сорок пятый». У меня же был 42, а тут дали 45. Сильно я с ними намучился, не представляете, как эти сапоги хлопали при ходьбе. Позже выдали форму, особенно мне приглянулась солдатская гимнастерка.
Направили в Ярославское артиллерийское училище. По прибытии нас с другими курсантами разбили на взводы, в каждом по четыре расчета, в расчете по семь человек, итого 28. Началось обучение артиллерийскому делу, кроме того, недалеко от училища в самом Ярославле была разбомбленная церковь, нас как курсантов водили к ней кирпичи собирать, чтобы сделать печку в казарме. Так что после учебы еще и кирпичи таскаешь, причем делали так — два курсанта впереди, два сзади, между ними на лямках кирпичи.
При выпускной стрельбе — у нас ее называли дипломной — я получил со своим расчетом оценку «отлично». Для этого надо было, чтобы снаряд точно в цель попал, всего давали три снаряда, два для пристрелки и один на поражение. Каждому курсанту на стрельбах давали под командование расчет из других курсантов, он как командир должен был давать данные. В качестве мишени ставилась здоровая палка с укрепленным на ней флагом. Стреляешь по принципу «вилки»: недолет, перелет, попадание, причем было не обязательно попасть точно в цель, снаряды должны были лечь возле цели.
После прибытия нашей группы в часть меня вызвали в штаб, сказали, что с рассветом будет залп «катюш», а после залпа мы пойдем в наступление. Получилось, что меня, младшего лейтенанта-артиллериста, направили на передовую рядовым-пехотинцем, даже автомат выдали. Не знаю почему, но я попал не в артиллерию.
Ночью я приготовил себе позицию в траншее, начался артиллерийский обстрел, я сижу, везде грохот от взрывов, вдруг бежит рядом со мной командир роты и орет: «Вперед, за Родину, за Сталина!» Ну и я выпрыгнул, кричу: «Ура-а-а!». Как-то быстро добрался до противотанковых траншей, оказалось, они были заполнены водой, но поперек кто-то заранее положил бревно, так что я перебрался на ту сторону. Дальше бегу, стреляю, куда — не знаю, просто стреляю перед собой, а немцы били по нам разрывными пулями, страшно! Снова бегу, уже стал стрелять короткими очередями, экономя патроны, а то вдруг немцы в окопах окажутся, у меня же ни одного патрона не останется. Добежал до вражеских позиций, прыгнул в траншею, автомат перед собой выставил, вокруг никого. Через какое-то время по позиции прошел среди солдат слух, что немцы отступили, скорее даже убежали в сторону шоссейной дороги. Это был мой первый бой. Потом разобрались в чем дело и меня отправили на батарею.
Служил старшим на батарее. Попал в 260-й пушечный артиллерийский полк 5-й гвардейской тяжелой артиллерийской дивизии. Нас направляли на прорыв обороны противника. С целью дезориентировать его, подходили на позиции тайком, ночью перед началом артподготовки, пробирались буквально ползком, потихонечку, по окопам. Как только наши части прорывались, пехота и танки двигались дальше в наступление, а нас перебрасывали в какое-то другое место. Мои обязанности заключались в следующем — разведка передает данные, я кричу по батарее: «Прицел такой-то!» В следующий раз даю команду брать левее или правее. Мне в ответ от орудий кричат по очереди: «Готово, готово, готово». Тогда приказываю: «Огонь!».
Снарядов не жалели. Всегда под боком у расчета в окопчике было до десятка ящиков, в каждом два снаряда. Обычно при себе держали пять таких ящиков, больше десятка не разрешали.
Мне приказали засечь «Бил-бил», так мы прозвали одну самоходную пушку типа «Фердинанд». Она надоела всем до чертиков: выйдет на позицию, стволом покрутит, даст 2-3 выстрела и тут же скроется. Сидел я в траншее и ждал, был у меня с собой бинокль, смотрю, пушка вышла. Дальше уже ничего не видел, осколок мне в ногу впился.
В итоге меня направили в госпиталь, пробыл я на лечении совсем немного, оттуда уже попал в Выборг, который в начале войны оккупировала Финляндия. В распределительном пункте в Выборге меня снова направили в батарею. Вновь ранило, но легко, и я остался при штабе, но вскоре очутился в разведке.
Во второй половине сентября 1944 г. нас решили перекинуть под Кишинев. Так я оказался в Молдавии. Советские войска рванулись вперед, там очень удачно завершилась Ясско-Кишиневская операция, мы шли до самого Бухареста.
Осенью сорок четвертого, в конце октября, война для меня закончилась, причем самым неприятным образом. В войсках как раз ходили разговоры о том, что немцы начали широко применять мины-лягушки, такие выпрыгивали из-под ног и взрывались не в земле, а на уровне полуметра в воздухе. Вот на такую мину я и наступил. Она прошла мимо тела по касательной и взорвалась под рукой. Больше ничего не помню, так фрагментами, как ребята меня тащили, я еще пытался подниматься, думал все — руки целы или нет. Потерял пальцы на левой руке, был отправлен в госпиталь, больше на передовую не попал. Несложная такая военная история, таких много.