Самара исчезает. Скоро не останется совсем. Шуткой-смехом, но вот уже три всего года осталось до пресловутого ЧМ-2018, к которому город готовится, как оглашенный: где-то на выселках строится стадион, населению грозят монорельсом, а центр реставрируют, как могут. Невозможного для Самары мало. Например, целый исторический квартал близ площади Куйбышева уже отдан под снос и последующую застройку, а это значит, что улица Галактионовская свое существование прекратит. Наличники с резьбой пожрет бульдозер, и все эти темные доски, и все эти кирпичи, продуманно изогнутые арки в никуда, глубокие дворы, парадные подъезды. И куда-нибудь исчезнут люди.
Исчезнут с площади Куйбышева, где колоннами демонстрировали ранее мощь и сплоченность, сжигали чучело Масленицы, заливали катки, лизали на морозе чугунину забора и катались с наивных горок. В скверах росли дети черт уже знает, скольких поколений, носились по плиткам, разбивали носы, а родственные взрослые трепались на лавках о Хрущеве, Брежневе, колбасе, свободе, супруге Горбачева при перчатках, и туда дальше.
В обозримом будущем скверов не будет; почти не будет. Говорят, в одном из них соорудят станцию метро, и одного этого хватит трепетному горожанину, чтобы схватиться за сердце.
Период реконструкции. На главной улице фасады домов чуть не через один скрыты строительной этой маскировочной сеткой, леса монтируют из железных трубок; недавно на меня упал рабочий. Хорошо, невысоко летел. Важные, признанные памятниками дома отреставрируют, ладно. А те, что меж ними, хорошенькие домики без статуса, как с ними. Вот прекрасный: два этажа, желтый кирпич, кокетливое крыльцо с дореволюционным кружевным литьем, ветхий балкон. Встаю под балкон и жду, когда он упадет мне на голову. Не падает. С балкона тревожно перегибается очень полная женщина, наблюдает. Не почуяв во мне опасности, отступает, прокричав невидимому собеседнику: «И не забудь вчерашнее мяско завернуть на пляж! и соус, соус!»
Рядом примерно такой же домик незлобиво приютил продовольственный магазин «Ивушка», на вывеске дырка в форме утенка. Кирпич выщерблен под пластами отвалившийся штукатурки, а ведь как затейливо был уложен когда-то! Смотрите, узором: здесь выступ, здесь ниша, чтобы радовать глаз. Совершенно нефункциональные, но изящные башенки по бокам, каменные ворота обрамляют пузатые к середине колонны. Ворота давно заменили, добротное дерево сожгли, и теперь тут крутится сайдинг, что ли, гнусная жестяная дрянь цвета пустого зеркала.
Молодая беременная перестает рассказывать трубке, какие тетка ей подарила гардины на все четыре окна и озабоченно спрашивает, не плохо ли мне. Мне плохо. Не уходи, город. Дай подержаться за наличник. Подставь перила крепкого крыльца. Приюти под драной крышей.
Про реконструкцию площади Революции мне написала подруга из Америки, велела проследить за ходом работ. Она там гостит, в Америке, путешествует по ночному Нью-Йорку, рассматривает статую Свободы (сказала: зеленая), но держит руку на пульсе местных новостей. «Наверняка они сделают еще хуже, чем было!», — беспокоится подруга на острове Манхэттен, лихо всунув руки в карманы аутентичных джинсов и приплясывая под Боба Марли, а я, выполняя обещание, поднимаюсь по улице Венцека. Улицу Венцека мостят плиткой. Бросается в глаза большое количество плитки со специальной фактурой для слабовидящих – ну, такие глубокие борозды вдоль. Чтобы ногами ощущать. Делают каменный парапет вдоль, довольно мило. Областной вендиспансер, областной суд. Буфет «Душевный» на подступах к площади таит в недрах своего подвала устойчиво нетрезвых мужчин. Один, в соломенном канотье, неожиданно прекрасном, галантно пропускает вперед себя даму в ситцевом халате и туфлях-лодочках с бантами.
Ленин стоит среди гор щебня и песка, вокруг горбатятся наемные рабочие, есть даже условные славяне. Один из них, бегло и тайно вытягивает из кармана чумазых брюк мерзавчик водки и выпивает его одним жадным глотком. Коллега-узбек неодобрительно смотрит, продолжая шебуршиться в песке.
Примечательно, что люди, стократно наплевавши на заграждения и полосатые ленты, проходят себе через площадь в руинах, как делали это раньше. А что? Кратчайший путь, сумма квадратов катетов, жизнь диктует, автобус из-под носа уведут. Идут сквозь, загребая ногами, а по выходе аккуратно вытряхивают из обуви мелкую строительную сволочь. Мама с сыном-подростком учит мальчика основам жизни в детском коллективе: и никогда, никогда не садись на чужую кровать! В ее голосе звенит метал и даже скрежещут гусеницы танка.
Грязно тут. Если свернуть направо, по Куйбышева, и пойти туда, где когда-то начиналась Самара, а сейчас даже не кончается, то там тише. Вдоль старинных домов. Гладить рукой кирпичи. Найти прелестный совершенно фасад со сводчатыми окнами и лепниной. Лилии, стебли, невероятные цветы. Стоять, задрав голову, смотреть.
Следующие два деревянных дома стоят за деревянным же забором, настолько густо оплетенным диким виноградом, что собственно забора не видно. Только листья колышутся над головой, большие, темно-зеленые. Что-то южное есть в этом, хочется заворачивать в такие листья долму, ходить босиком, пить красное вино и бросаться с разбегу в море.
Дом номер один по улице Куйбышева крив, кос, ветх; тут давно не живут. Окна заколочены какой-то ерундой, стена сплошь заклеена объявлениями: досуг в Самаре, вывод из запоя, ремонт под ключ, трезвые грузчики недорого.
Пройти ниже, по улице Крупской, мимо недавно отреставрированной пожарной каланчи, похожей на искусственный зуб, мимо городской больницы номер три; один анонимный алкоголик из основных в городе рассказывал, что в темный период своей жизни питался здесь, из котлов, куда кухонные работники сваливали недоеденное пациентами. Самое лучше, вспоминал он, это была гороховая каша.
Вниз.
Оказывается, еще есть приемный пункт для стеклотары! К нему даже змеится небольшая очередь. Интеллигентная дама выгружает полную авоську пустых пивных бутылок: «Зять, кобель желтоухий!» — поясняет приемщице, не ждущих никаких пояснений.
Разрушенная стена красного кирпича, окна-бойницы заросли лопухами, мальвами и вот этими, голубенькими. Цикорий? Почему-то в таких дворах часто стоят старые «Лады» — «пятерка», «семерка», даже «копейка». Автомобили на ходу, вот и в канареечную «троечку» со стоном загружается плотный гражданин, утирая пот. «Не ждите меня, говорю! Обедайте сами!» — командует кому-то и изящно выворачивает машину направо, еще раз направо и уезжает, мигнув красненьким.
А вот особняк Субботиных-Шихобалов не снесут. Это памятник архитектуры федерального значения, и его отреставрируют, и вроде бы уже начали, но никаких изменений снаружи не видно. Очень красивый дом, многие его считают чуть не самым красивым в городе, но жить должны не только самые красивые, это фашизм.
фото: Нина Дюкова
Три года всего осталось, придут, разрушат к едрене фене все эти «гнилушки», настроят новых мордовских стен с узорами. Поэтому не уходи с улицы, не совершай ошибку. Стой, запоминай, фотографируй, трогай руками, сиди на теплом камне, рви лопухи, мастери из цветка мальвы принцесс и плети венки из здешнего цикория. Принеси листья дикого винограда домой, засуши в мифологическом словаре, пусть Старая Самара живет здесь, а то в сердце ей тесновато.
