Уже в половине одиннадцатого утра около аккуратного крыльца центра толпятся недовольные мужчины в сопровождении испуганных женщин. Никто не пришел добровольно, трезво оценив ситуацию, хоть обязательной трезвости по протоколу требуется не менее суток. Не менее суток алкоголиков за руки-за ноги держали родные и близкие, не пускали пить и бедокурить. Щелкают зажигалки, дымятся сигареты, плевательница щетинится окурками. Никто тут не признает своего бессилия перед алкоголем, визит в центр – налог на возможность ничего не менять. Остаться в привычном социуме зачем-то. Размахивать заветной королевой-справкой с указанием названия лекарственного препарата и дозировкой, твердить, чтобы уже оставили в покое. Вторник – групповые сеансы для алкоголиков, бланки договоров распечатаны, одноразовые шприцы разложены, стулья расставлены, кассовый аппарат расчехлен.
В скромных размеров зале рассаживаются двадцать человек алкоголиков и не менее двадцати сопутствующих лиц. Их называют – созависимые. Из двадцати созависимых четыре сердитые жены, остальные – усталые матери. Сидят рядом со своими мальчиками. Концентрация отчаяния настолько велика, что осязаемо сгустившийся воздух можно нарезать, как желе от холодца.
Полная, коротко стриженая женщина встревоженно оглядывается. «Только что здесь был, Алешка, шельмец!» Мячиком выкатывается на улицу. На ближних подступах отлавливает неудачливого бегуна Алешку с виноватой несчастной улыбкой. Возвращает. «Я только покурить, маманя» – «Я тебе сейчас покажу покурить!» За локоть ее нежно трогает соседка: «А я-то ночь не спала, в коридоре у них сидела. Думаю, подорвется ночью, сбежит. Ай, поймала». Улыбаются обе.
Но надо подписать договор. И ответить на вопросы. «Случалось ли вам выпивать с утра?» «Когда пьете в компании, не стараетесь ли вы незаметно выпить побольше?» «Бывает ли, что ваш запой длится несколько дней?» Самый странный: «Кодировались ли вы от вы от алкоголизма раньше, и с каким результатом». Будто бы результат не налицо.
Парень в оранжевой «олимпийке» грубо отталкивает от себя бумаги, седая и круто кудрявая его мама в детских сандалиях подробно читает. Парень в оранжевой «олимпийке» чиркает, не глядя. «Го-о-од, – пренебрежительно тянет он, – да я через месяц уже опять!..»
Смирного алкоголика окружают жена и вероятный племянник. Племянник настроен решительно. «Главное в жизни – это намерение, – учит он тихого дядю, – намерение! Вот когда есть намерение, тогда ты все сможешь. А когда намерения нет, ты не сможешь ничего».
Пожилая женщина с выстиранными голубыми глазами тараторит в трубку: «Мариша, Мариша, тут гипноза нет. Тут какой-то укол, не знаю, а гипноза нет, что делать, что делать?!»
Её возбужденно перебивают: «Гипноз это ерунда! Мы вот который раз приходим кодироваться, потрясающие результаты». Трудно назвать потрясающим результатом неоднократное кодирование от алкоголя, и снулый мужчина со следами классовой борьбы на лице тому подтверждение.
Ровно в назначенное время появляется женщина-нарколог в белом халате. Каблуками ее туфель хорошо резать хлеб, врагов и тишину. Начинает хорошо разученную речь, в которой сообщает, что золотое правило наркологии велит кодироваться на 5 лет (6000 руб.), лучше на десять (7000 руб.). Кто кодируется на год (4000 руб.)– тот дурак, на три (5000 руб.) – дурак с перспективой. «Минимум пять!» – говорит женщина-нарколог, лица матерей светлеют. Ну, слава богу! Поживем спокойно хоть три года! Нашаривая в сумочках тощие кошельки, отсчитывают требуемые суммы.
Нарколог продолжает, обращаясь уже к иной целевой группе. Возникает слово «раскодировка», слово срывается с губ женщины-нарколога и синей птицей летает по залу скромных размеров. «Причин раскодироваться может быть много: от личной просьбы пациента до аллергической реакции организма на вещества, используемые при кодировании. Раскодирование требует ничуть не менее профессионального подхода, чем кодирование, поэтому его можно доверить только тем же специалистам, что проводили кодирование. Выездная служба работает круглосуточно».
Препарат, используемый для медицинского кодирования от алкоголизма, называется дисульфирам. «Не запоминайте, это слишком сложное слово», – советует женщина-нарколог. Препарат дисульфирам обладает способностью блокировать фермент, необходимый для обезвреживания алкоголя – альдегиддегидрогеназу. «И это слово запоминать не стоит», – строго говорит женщина-нарколог. У напичканного препаратом человека при попадании этанола в кровь происходит дисульфирам-этаноловая реакция. Выражается она в резком ухудшении самочувствия – тошноте, рвоте, общей потере сил. «Возможны психозы, кома, дыхательная недостаточность, коллапс, аритмия, стенокардия, инфаркт миокарда и кровоизлияние в мозг», – победно завершает женщина-нарколог.
Первым уколом мероприятия является инъекция налтрексона. Алкоголики, поочередно подставив медицинской развеселой сестре плечо, возвращаются в зал для продолжения лекции. Женщина-нарколог не уклоняется от ранее выбранной стилистики обращения к умственно отсталой аудитории.
Алкоголик из пожилых, худой мужчина в застегнутой на все пуговицы рубашке, внезапно бледнеет, запрокидывает назад голову, хрипит и булькает. «Положите его, положите!»– пугается женщина-нарколог. Мужчину сдергивают со стула и укладывают на пол, ноги в коротковатых брюках бессильно пластаются по ковровому покрытию. «Сынок, мама здесь!» – склоняется над ним еще более худая старушка в вязаной, слишком теплой для лета кофте. «Мама с тобой», – гладит темные впалые щеки. Пробежка по коридору, нашатырь, от резкого запаха перехватывает дыхание, «все в порядке, не обращайте внимания, просто душно, просто упало давление, ничего не произошло». Старушка в кофте утирает слезы, маскируясь рукавом.
Ничего не произошло. Заканчивается вторая часть лекции на общенаркологические темы, собираются расписки, где каждый алкоголик предупрежден, детально информирован – насчет комы, инфаркта, инсульта и отека мозга. Вторая инъекция – доза дисульфирама, живая очередь в процедурный кабинет, где по вене пускается в круиз препарат; пары спирта от клочка ваты дают пациенту возможность представить, как теперь его организм относится к алкоголю. Плохо относится.
В кабинете задерживаются надолго – лежат на кушетке, сидят на кушетке, утирают пот, унимают сердцебиение, сглатывают густую слюну, но все-таки выходят, разбираются своими женщинами, выбираются наружу. Наружа плещет в лицо дождем. «С началом новой жизни вас», – поздравляют друг друга матери, жены настроены более деловито, и уже совершают телефонные звонки в духе «я освободилась, сейчас приеду».
Парень в оранжевой «олимпийке», не меняя трагического выражения лица, вдруг срывается с места и в два больших прыжка возвращается к стойке администратора. «Мне бы это, – торопливо говорит, – телефончик бы бригады. Ну, выезжают круглосуточно. Вдруг, это, у меня… – морщит загорелый лоб, – аллергическая реакция организма?» Администратор цинично протягивает визитную карточку. Парень прячет ее в передний карман джинсов, потом в задний карман, потом в наколенный карман-книгу под замок-молнию, и его дрожащие от волнения губы раздвигаются в широкой улыбке.
Четверг тоже – день алкоголиков. Понедельник, среда, пятница – на приеме толстушки в мечтах о минус двенадцати кило за месяц. В перерывах – табакокурильщики, по мелочи. Бланки договоров распечатаны, стулья расставлены и кассовый аппарат расчехлен. В порядке живой очереди, пожалуйста. Сохраняйте, пожалуйста, чеки. Запомните, что попытки встроить в систему товар-деньги собственный разум и душевный покой всегда заканчиваются более-менее плохо. Как это ни скучно, ни отвратительно, как это ни противно, но помогает лишь работа духа и самодисциплина. Для всех, даром. Об этом тоже помните, пожалуйста.
