Около года назад мне написала женщина. Я никогда не видела ее, даже фотографии, знала только имя — она представилась Анной, и электронный адрес на почтовом сервере мэйл точка ру. Анна писала, что живет со мной в одном городе. Анна писала, что читает мой блог, и газету, и вот отыскала электронную версию «Посторонним В», остановилась на сотой с лишним странице и боится продолжать. Анна писала, что она заглянула в конец и увидела прощальное письмо героини. Анна писала, что находится в эпицентре подобной истории, и нуждается в положительных примерах. Анна писала, что она до сих пор верила в счастливое разрешение ситуации. Анна писала, что когда все-таки дочитала книгу до конца, расплакалась. Анна писала, что ей стало понятно, что никакого счастливого разрешения ее ситуации быть не может, и что она всегда это, скорее всего, знала. Анна спрашивала, может ли она рассказать мне историю, показавшуюся ей вдруг такой безнадежной.
Грустное письмо, после знаков препинания не всегда доставало пробелов, что является верным признаком душевной смуты и желания рассказать, вытащить из себя больше фраз, мыслей, и тех самых слез, что хватает на плач сутки без перерыва. Я расстроилась, несмотря вроде бы на позитивный фактор читательского внимания, и быстро написала, что буду рада услышать Аннин рассказ, хотя я бы его, разумеется, прочитала, а не услышала.
Какое-то время Анна не отвечала. Месяц, может быть – полтора. Свое следующее письмо она начала так: «Не подумайте, что я обо всем забыла, просто длительное время была без связи и очень занята – папа попал в больницу, дежурила при нем. Сейчас все более-менее в порядке с папиным здоровьем, принялась за письмо. Если бы вы знали, сколько раз за последние тридцать дней я составляла его, меняла местами слова в предложениях, предложения в абзацах! Поэтому-то у меня такое чувство, словно я пришла на экзамен, причем пришла прекрасно подготовленной, беру билет, легко отвечаю на него, рисую необходимые диаграммы, графики, привожу дополнительные сведения… »
Потом шла собственно история Анны, которую она разрешила мне пересказать, изменив детали и общие опознаваемые контуры. Но я забегаю вперед, это произошло уже несколько позже. А пока я открыла её второе письмо, и читала.
«Произошло все неожиданно, как часто происходят самые важные вещи. Мы с мужем и нашими друзьями любим лыжи. По мере возможностей посещаем горнолыжные курорты, текущий год не позволил состояться такому путешествию, но мы не унывали, выезжали на Красную Глинку и в Малую Царевщину, где можно при желании тоже найти неплохие спуски. В одну из таких поездок с самого начала все складывалось не лучшим образом: сломался автомобиль друзей, долго перегружали все снаряжение в наш, по пути попали в небольшое ДТП, ничего страшного, но потеряли время, настроение было изрядно подпорчено. Вероятно, именно поэтому я допустила элементарную ошибку, сорвалась с трассы и практически врезалась в группу лыжников, упала, сильно ударилась головой. Поднялась, ничего не болело, уже вздохнула облегченно, но через полчаса заметила странности: перед глазами будто бы постоянно были нарисованы какие-то штрихи, точки с запятыми, матово-черные поверх обычного поля зрения.
При падении и травме головы произошло отслоение сетчатки обоих глаз, и требовалась несложная операция, чтобы эту неприятность устранить. Делать эту несложную операцию должен был хирург специализированной клиники, я записалась на прием и ожидала своей очереди в холле, листая журналы. Я опасалась и операции, и воздействия наркоза, руки мои вздрагивали – с журналом вместе. И тут кто-то положил на мои прыгающие и ледяные пальцы свою ладонь – уверенную, горячую.
«Неужели ты меня не узнаешь, Анька», — сказал мужчина в синем хирургическом костюме. И засмеялся, довольный произведенным эффектом. Я перестала дрожать, и приветствовала Егора – товарища детских игр, хулигана и разбойника, наши дачи располагались по соседству, когда-то все летние месяцы мы проводили вместе, гоняли на велосипедах и падали с деревьев. Именно Егор оказался нужным мне хирургом, а я и не знала, что он врач!»
Далее Анна подобно описывает их первый разговор, не в коридоре, в кабинете – огромных размеров письменный стол, лампа с оранжевым абажуром, экраны мониторов, медицинские приборы; она не обнаружила на стене известной всем таблицы для проверки остроты зрения: «ШБ, МНК » и так далее, о чем со смехом сказала Егору. Обратила внимание на комнатное растение с красноватыми листьями, спросила название. Черт его знает, удивился Егор, может быть, традесканция? Эта традесканция ужасно Анну развеселила.
Чувствовалось, с какой любовью и даже наслаждением Анна вспоминает эти милые подробности, традесканцию, оранжевый абажур, как она хочет вернуться в тот самый кабинет, может быть, сорвать красноватый листок растения, может быть, смять его в пальцах, ощутить запах травы.
«Операция прошла удачно, — продолжала Анна, — и я с волнением ожидала последнего визита в клинику. На самом деле, я уже начала свой путь обмана – сочинила повод для более длительного наблюдения меня в качестве пациента, потому что уже поняла, что влюбилась в собственного друга детства, бывшего хулигана и разбойника, настоящего заведующего отделением и практикующего хирурга ».
Анна собиралась на прием очень тщательно. Она накрасила глаза и смыла макияж, потом заменила оттенок теней на более темный. Прочертила стрелку на верхнем веке, растушевала ее ватной палочкой, затем начертила снова — четкую. Выбирала одежду и разревелась от злости – я взрослая женщина, думала Анна, всю жизнь работаю, а нормальный гардероб отсутствует! Наконец, вышла из дома, в положенное время подходила к воротам клиники, навстречу шел ее возлюбленный доктор – совершенно не в униформе, а в дубленке и вязаной шапке.
Привет, сказал он, а я тебя встречаю. Предлагаю провести выездной профилактический осмотр глазного дна, ты не против? Они сели в его автомобиль, но отъехали недалеко – через пару улиц располагалась гостиница, в такой можно снять комнату на часы. Этих часов они провели там четыре, и каждая минута въелась Анне под кожу, впиталась в ее волосы, отпечаталась на отремонтированной сетчатке и изменила формулу крови. Закрывая за собой дверь, сдавая ключи глумливой служительнице, Анна была уже не та Анна, что рисовала стрелки на веках минувшим утром. Новая Анна – полная любви и готовая на все – попрощалась с доктором Егором, ненадолго. Они договорились встретиться послезавтра – новая Анна, полная любви, и Егор. Егор не стал новым. Это был прежний Егор – остроумный, легкий на подъем, широкой души человек, сердце компании и любимец дам.
Он был разведен, жил один, ценил комфорт, хорошую еду, дорогие вина, неплохо разбирался в коньяках и виски. Часто у него гостил ребенок от первого брака, мальчик-подросток, он увлекался авиамоделированием и принимал участие в соответствующих соревнованиях.
Егор не относился к Анне плохо. Когда вдруг понял (увидел, осознал) степень Анниной влюбленности, озабоченно сказал: кажется, у нас проблемы. Он был добрый мужчина, вдобавок профессионально помогал людям; новая Анна, полная любви, действительно оказалась проблемой.
«Я вела себя неадекватно, — констатировала спустя время Анна, — приезжала без предупреждения, могла зайти в кабинет во время приема, администратору бросала через плечо: а мне назначено! Караулила его после работы, наблюдала, в какую сторону отъезжает, тут же набирала его номер и задавала провокационные вопросы, например: ну что, твоя новая девочка тебя уже ждет? И так далее, была невыносимой, просто невыносимой! Вечерами, превозмогая стыд, звонила ему домой и гадала по голосу – на самом ли деле он один? Кого привел? Как далеко зайдут эти отношения?»
И это была новейшая Анна – в отчаянии. Что бы она ни делала, она делала для Егора. Просыпалась для него, ела обед, разговаривала с мужем, переходила улицу на зеленый сигнал светофора. В какой-то день они встретились на перекрестке, Егор смотрел настороженно. Ты устал от меня, заплакала новейшая Анна. Все будет хорошо, политкорректно ответил Егор.
Новейшая Анна не поверила, конечно. Она просила его о встречах. Он гладил ее по голове, бодро отвечал, что рад ее всегда видеть, но все чаще бывал занят. Готовился к переаттестации, ездил в служебные командировки, и как-то объявил, что ближайшие полгода проведет в Москве – курсы повышения квалификации, получил грант, знаменитый институт и надо ехать.
Простился нежно. Анна была безутешна. Она не знала, как будет выживать. Через три дня мучительного беспокойства и без минуты сна привычно очутилась перед его клиникой. Разумеется, он был там – его силуэт в проеме окна, его машина – правда, припаркованная в отдалении, конспирация.
Анна не помнила, как добралась домой. Купила в магазине бутылку водки, делала большие глотки, не пьянея нисколько. Утром не сделалось лучше. Она лежала, смотрела в потолок, по потолку ползли маленькие рыжие муравьи, называла себя дрянью и тряпкой, было не обидно. Муж взволнованно названивал с работы – муж был не в курсе происходящего, и хотел помочь. Анне никто не мог помочь.
Как-то в офисе к ней подошла начальница и хлопнула ее по щеке. Аня, возьми себя в руки! – скомандовала она, — ты среди коллег! Анна давно плакала навзрыд, уронивши голову на казенную клавиатуру, как оказалось.
Заболел Аннин папа. Ему диагностировали опухоль толстой кишки, требовалась реальная помощь, поддержка, деятельная забота. Анна сначала с усилием, потом с возрастающим энтузиазмом принялась за дело. На Егора ни минуты не оставалось вроде бы. Но он продолжал быть — совершенной занозой, бревном в глазу, лишним человеком, героем Анниного времени.
Оно длятся пока, это время. Мы продолжаем переписку с Анной. Она говорит, что ей нравятся мои письма, особенно когда «про смешное». Еще говорит, что летний отдых они с мужем запланировали провести на острове Кижи, чтобы церкви, неустроенный быт и все такое. Я говорю, что она молодец. Я не говорю, что узнала по описаниям ее доброго доктора, зачем. Все и так знают, что мир тесен, любой город – большая деревня, теория шесть рукопожатий и прочие банальности.
Иллюстратор Бенджамин Лакомб