Самарский литературный музей открывает цикл встреч нового формата: «поэты, писатели совместно с экспертами самых разных областей знания будут искать ответы на вопросы, волнующие наше общество». Так эти встречи анонсировал сам музей. И первое мероприятие назвал «Мужское и женское», приурочив к восьмому марта. Был четверг, шестое.
После того, как близ литературного музея установили бронзовую скульптуру Буратино, с ней каждую единицу времени кто-нибудь фотографируется. К литературному музею можно подойти в два часа ночи, в половине седьмого утра, в рабочий полдень и так далее, и всегда, всегда Буратино за нос будет держать новая девочка. Или мальчик.
Вот и 6 марта, в преддверии лекции на вечную тему о мужской и женской литературе, зеленеющего носатого хулигана обнимают сначала две женщины. Потом — две девушки. Потом объятия размыкают, всходят на историческое крыльцо и поднимаются по исторической лестнице. По ней хаживал в своей время граф Алексей Толстой, потому что Самарский литературный музей на самом деле – дом-музей Алексея Толстого.
Лестница ведет на второй этаж, где начинается лекция. Это очень серьезная лекция. Приглашены к выступлению местные поэты, мужчины и женщины (Виталий Лихциер, Ольга Дымникова, Кузьма Курвич, Кирилл Миронов, Алексей Лисовицкий). Будут читать свои стихи. Чтобы потом оценить, отличен ли мужской литературный язык от женского. Или это один и тот же язык. Чтецы усажены лицом к публике.
Публика замирает в нетерпении. Первым выступает Кирилл Миронов. Читает стихотворение «Пушка любви». Вот такое:
вот они бывшие –
разбежались, разбрелись по стране
машка весна
женька мехмат
танюха глазастая
юлька метр шестьдесят один
опять женька – и опять мехмат
катюха рыцарь с трубой
катюха с которой не получилось
лариска нежная летчица
людка самая первая (если не считать суходрочки)
вспомнил! еще была женька
женька прикмахер
еще была юлька быстрословесная
юлька танцовщица
(о, че-то юлек тут набралось!)
еще была василиса
какое все-таки было приключение!
валя анимешница
валенька, прости, что я не женился на тебе.
Стихотворение продолжается дальше. Но содержит ненормативную лексику, поэтому пусть здесь закончится так. На мажорной ноте.
Кирилл Миронов общается с публикой. Публика любит Кирилла Миронова. Она прощает ему ненормативную лексику и хищное сравнение женщины с курицей. Двухкилограммовой, зажаренной в духовке до золотистой корочки. Определенно, публика дополнительно любит Кирилла Миронова потому что он красавец и уверенно говорит, знает толк в жареных курицах и разведен. Носит стильный шарф и многослойные кофты. Кирилл Миронов читает стих-зарисовку из прошлой семейной жизни. Про ковер. Перестелем ковер – не перестелем. Перестелили.
Ольга Дымникова продолжает:
Никаких камышей, никакой тоски
кто-то внутри тщится почуять
исчезнувшие тиски
вместо них в тебе какая-то пыль,
непонятная взвесь
и в темноту молчишь:
не оставляй меня здесь
без этой боли ты словно бы сирота
словно покинутый дом
обесточена и пуста
была бы постарше — не путалась
в мертвых нервах и проводах
была бы постарше —
сказала бы: вот и все
сказала бы: никогда, никогда
ни озер, ни болот, ни иглы, ни живой воды
память твоя —
смех, сигаретный дым
заклинаешь ушедшую боль:
смилуйся, дай огня
а она тебе:
помяни меня
щиплешь себя,
не в силах расстаться с ней
так умирают нужные сорок дней
так умираешь с ними сама
забывается имя ее,
остается лишь медленный аромат
куришь и слышишь —
явилась благая весть
у тебя внутри
вихрится какая-то пыль,
непонятная взвесь
там смотрят с глубин
тысячи сонных глаз
там вселенная родилась
приближается кто-то другой
снова вживлять тиски,
а в тебе шевелятся
листья и лепестки
тянет руки —
шепчешь: не тронь, не тронь
затягиваешься
выдыхаешь лилию на ладонь.
Работы Ольги Дымниковой волнуют публику. Публика задает вопросы и жарко комментирует. Это, кажется, хорошие стихи, но лучше их читать глазами с бумаги, тогда получается очень больно, но понимаешь, что это правильно и нужно. Звучат слова «гендерность и концепт», «архетипически», «метафорическое мировоззрение», «аффективность мужества».
Если случайно окажешься среди поэтов с целью прочитать свой рассказ без единого архетипа, но про каких-то просто людей — Вася там, Петя, Коля и Сонечка. Сонечка дурит голову Пете и Коле, а любит по-настоящему Васю, — то сидишь как дурак. Потому что никакого метафоризма, а сплошной, в общем, быт с гнилыми ошметками любовных лодок. И тебе стыдно, к примеру, открывать рот и начинать, но неловко просто так сбежать. Хорошо, что рассказ недлинный.
После Кузьма Курвич читает в манере «наивная брутальность». Так именуется его поэтический сборник.
Тёлочки, которые на ступеньку в подъезде
Требуют постелить газетку,
Если им предлагают туда присесть.
Тёлочки, которые бояться испачкаться,
Когда тусуют с нами на заброшенной стройке.
Тёлочки, которым всё время неудобно, скучно
И уже давно пора домой, «потому что ты обещал».
Тёлочки, которые с трудом переносят
Запах мужских носков в комнате 5 на 5.
Тёлочки, которые не полезут через забор,
Потому что сегодня в юбках.
Тёлочки, которым душно, сыро
И кругом ползают жуки.
Тёлочки, которым недостаточно отвернуться.
Нужно пройти 200 метров вглубь леса,
А одним страшно.
С ними иду например я.
И мне потом ещё говорят: «Отвернись! Не смотри!».
Это всё из-за них. Из-за них
Я провожу время, в основном,
В мужских компаниях,
Стремительно стареющих,
Неминуемо деградирующих.
Специалист по гендерным исследованиям и литературовед Ирина Саморукова говорит, что стихотворение совершенно справедливое. И ей понятны обиды мужчин на женщин, которые подавляют и весь мир причесывают своим гребнем. Психолог, молодой Олег Комаров говорит, что женщина – это всегда очаг. Да ничего подобного, отвечает ему публика, женщина – это всегда вода. Архетипически. Завязывается дискуссия. Теперь можно сбежать, и перестать сидеть как дурак. Вежливо попросить поэта Ольгу Дымникову чуть сдвинуть стул, выйти из зала, вниз по лестнице, рука на перилах, за них держался граф Алексей Толстой.
PS И почему-то никто уже не называет: поэзия. Говорят: поэтика. Куда поэзия-то делась? Ау.
