Писатель Покровский прибыл к нам в редакцию на следующий день после Грушинского. На фестиваль он ездит много лет с друзьями. Один из друзей Александра — директор «Новой в Поволжье» Владимир Колосов решил расспросить писателя Покровского о его впечатлениях от фестиваля авторской песни.
— Александр, какая песня могла бы стать символом современной Груши?
— Там же никто не слушает пение как таковое, там все присутсвуют при пении.
— И, по большому счету, мне кажется, людей, которые едут туда за музыкой, меньшинство.
— Людей, которые ездят туда за каким-то творчеством, конечно, меньшинство. И вообще творчества там меньшинство как такового. Это такая поляна, по которой можно идти очень долго и выбрать бриллиант. Идешь, идешь, идешь, хватаешь, а это не бриллиант, к примеру…
— …бутылочное стекло.
— Да, бутылочное стекло. Что ж, дальше идешь… Грушинский- это то место, где происходит долгожданное соединение, но чего и с чем – никто не понимает.
— Люди соединяются с тем, чего они ждали. Каждый едет за своим ожиданием.Л
— Одни пытаются изобразить пляски какие-то на берегу, другие на флейте играют, третьи…
— … пьют водку.
— …Но не все же на свете, так сказать, низко. Это каста такая. Ну, каста и каста, слава богу. На самом деле все заняты, всем хорошо. Все созвучны с природой. Природа либо радует… либо очень радует. В данном случае она радует, а если против природы, тогда… Я считаю, что на Грушинском я такой визионер, за всеми подглядываю, смотрю, меня радует – о-о-о, я обнаружил что-то такое интересное.
Мне важно на Груше то, что это совершенно другое место. Вот эти две столицы, они совершенно чокнутые. Говоришь с человеком, он вроде бы нормальный. А отвернулся от тебя, и происходит арабская весна. То есть они вроде бы… чокнутые стали, а Самара все-таки середина России, с ней-то все в порядке.
Я не говорю, что порядочней, не обязательно…но это какая-то середина, центр. Тут все такое устоявшееся…
— Может, столицам просто тепла не хватает, человеческого, например?
— Много чего не хватает. В Питере особенно. Я тут все пытаюсь расшевелить — давайте … культурная столица же, помоем окна, асфальт помоем… то есть вот даже этого не происходит! Все отдано природе. Природа захлестнула дождем, вроде и помылись, природа повалила деревья, а потом их спилили.. Убрали улицы вот таким вот образом. Что же такое? Хотя, конечно, что лучше воды очищает?!
— Лучшую среду, чем вода, и не придумаешь, она в каждом из нас процентов на 70!
— Такое объединяющее информационное поле. Все равно ты попадешь под воду, под какой-нибудь дождь, с тебя смоет информацию, она уйдет в определенный банк данных, там она будет храниться, неизвестно, кто ее отсюда достанет и когда, а там она может вечно храниться.
— Мы сейчас перейдем от рассмотрения вопросов общества к водной среде, в которой плавают, например, головастики…
— Это земноводные. Но они все равно подчиняются законам воды, то есть и головастики, и киты… и все равно возникает момент, когда ты должен или отбросить хвост и превратиться в лягушку, или не отбрасывать хвост… В силу своих принципиальных соображений я как родился головастиком, так головастиком и помру. И отбрасывание хвоста головастиком является предательством головастика по отношению к хвосту. То есть хвост, он же обеспечивал пластику движения – вперед, все принимали его за своего в результате того, что он двигает хвостом, правильно?
— Это форма отказа от движения? Отбросил хвост и все, я теперь не скоростной, могу только вот тут в болотце…
— Этот переход должен восприниматься как эволюционный или революционный?
Я считаю, что у людей все с этого и начинается. С отбрасывания хвоста. Вот головастик предал свой собственный хвост и превратился в лягушку. Что из них высшее существо — неизвестно. Он принципиально отбросил хвост, принципиальный головастик.
— По рекомендации других принципиальных головастиков, тоже отбросивших хвост. Это тема очень сложная для восприятия…
— И не все головастики нам друзья, не все они по-настоящему головастые!
— Головастиков надо, как чиновников, делить на категории «а» и «б».
— Головастики вообще не делятся на категории, они все едины, как в детском садике. Кормят друг друга поймаными пчелами. Я удивился, что в детском садике если один ребенок поймал пчелу и понял, что ее можно сожрать, то все остальные дети в детском садике начинают ловить пчел.
Они же ядовитые, могут ужалить, но дети как-то правильно хватают эту пчелу, отрывают ей все, что можно оторвать, съедают и говорят, она же вкусная… кошмар.
И вот на этой стадии, на стадии равенства всех головастиков, тем головастикам, которые считают, что вот этот рядом, он никогда не превратится в лягушку категории «б», никто же не заставляет головастика писать заявление: «Я, головастик № такой-то, в трезвом уме в замечательной памяти обещаю отбросить хвост сегодня же и превратиться в настоящую лягушку, которая добавит свой голос на Грушинском фестивале в любой болотный хор, готов служить вашему болоту, и в вашем болоте предусмотрите, пожалуйста, мне кувшинку, на которой я буду сидеть и ждать».
— Это уже высшие формы организации в болоте – кувшинка, дюймовочка.. На всех не хватит, вообще, можно сказать, уже и нет.
— Мы, по-моему, не обидели ни одного головастика. Так как-то экологически начали, и ни одну дюймовочку, потому что они все в гармонии, это гармоничный переход был. Мы их на самом деле похвалили.
— Но мы же видели, как красавиц обратно привозят на болото, чтобы потом выбросить и превратить в лягушку.
— Мы на самом деле сочувствуем головастику, у него трудный выбор. Несмотря на то что ему на прошлой неделе 150 лет, например.
— Просто головастики хвосты должны отбрасывать в молодости. Бывает, что это происходит в зрелости. И сложно предположить, что бывает с лягушками, попавшими в молоко!
— Это отдельные лягушки, они редко падают, и вообще их возят.
— В специальном молоковозе.
— Они даже не знают… не помнят о болоте. Но пишут мемуары: «Когда я жил в нашем болоте…» А эти ужасные метафоры комаров, которые имитируют, что они живые… там специальные лягушки. Они вообще не понимают вот этих лягушек: «Мы же вам дали болото, и просьба не путать ваше болото с нашим молоком. Наше молоко с вашим болотом».
— И боже упаси выйти за границы болота.
— За границы болота нельзя. Мигалки появляются. Специальные лягушки появляются, которые отводят эту зазевавшуюся лягушку обратно в болото, а могут превратить в принцессу.
Когда трескается панцирь у какого-нибудь жука и все равно что-то такое белое из него появляется непонятного цвета и запаха – жук лопнул. И все остальные жуки вроде как не замечают, а есть жуки, которые готовы на этом сплясать – ну вот же, вот же, он треснул, давайте еще треснем по нему, чтобы он уже до конца треснул.
Это даже не форма сумасшествия, это форма существования материи. Не то чтобы они хотели что-то сплясать, это даже не пляска. Это на уровне брожения. Если есть дырка, почему бы не устремиться в эту дырку и не показать, что это возможно. Это такие поиски условностей, которые их и должны сдержать. Это форма мазохизма. Они мечтают быть выпоротыми, как некоторые дети, которые делают гадость, а потом их папа порет, и они думают: вот меня папа выпорол, а я бы его не уважал, если бы он этого не сделал. Если папа сильно порет, то «я же все осознал, а ты все бьешь и бьешь…» Это у них сначала было от недопорости, а теперь от перепоротости.
— Но у нас мера ведь тоже невозможна, бывает так, что все гуляют и никого не порют, а тут давайте всех пороть, и так, чтобы до смерти.
— Дело в том, что все хотят заботы, отеческой заботы, все хотят внимания. Детки бедокурят, чтобы воспитатель хотя бы обратил внимание. Взял, набедокурил, дубинка…. Так, чтоб от жопы ничего не осталось. Не рассчитывали же на это. Просто хотелось внимания.
— С другой стороны, сейчас столько этого навязчивого внимания. Тотальный контроль.
— Сначала внимание, потом донимание. А это уже не то внимание, которое нужно. Не человеческое.
— Когда появляется новая форма коммуникации, то нужно делать что-то, чтобы выделяться в ней.
— Когда выбираешь площадкой для прыжка, алтарь, это тоже неплохо. Но в этот момент ты не соображаешь, что это алтарь. Но в этом случае пришел бы Иисус Христос, посмотрел на них и сказал: детки, деточки, о Господи… Может, чайку вам налить. Пожалеть… Он бы проявил участие, слезу уронил. Как роняют воспитатели, когда видят перемазавшегося ребенка, активно жрущего кал из соседнего горшка, например. Воспитатель единственное, что может сделать, это сказать: «ласточка, ну что же ты так перепачкался, пойдем я тебя помою, а где ты такой горшочек нашел?» Вот так это должно было осуществляться. Нельзя этого бедного ребенка за то, что он объелся кала, привлекать к ответственности за украденный кал. Проявите мудрость.
— Да и вообще изначально история чужого горшочка и чужого кала. И даже если ты им обляпываешься демонстративно, то это уже возмущает всех, кроме того, кто кал оставил.
— Должно быть огромное количество людей… приходить и объяснять – вот это был горшочек, мы случайно… Это по недомыслию… Это просто желание обратить на себя внимание на самом деле. Мы брошенные, никто нами не занимается, азбуке нас не учат, книжки у нас отняли, игрушки отняли! Мы хотим хоть как-то… нарисовать х.й на мосту, еще что-то сделать. Чтобы мост поднялся, и все увидели это.
— И опять же приходится механически подымать. Все, что большое и искусственно нарисованное, приходится поднимать механически.
— Само не встает. И на самом деле это борьба за внимание. Детская борьба за внимание. Они не виноваты в том, что общество обращает внимание только на это. Если «Барыню-сударыню» петь на улицах, никого бы это не вдохновило. Надо наятнуть на себя маску и пролезть в храм, где все ах..ют в этот момент. Отличный ход. Но все равно, это же детское. Давайте к детям по-детски, к взрослым по-взрослому.
— А как определить, кто взрослые, кто дети?
— По поступкам.
Не надо из этого делать взрослое мероприятие, не надо это приподнимать, припоминать, говорить, ребеночек сказал… и забыл давно. А вы приподняли и сделали ребенка героем.
— Очень часто дети приходят домой и произносят при родителях первые матерные слова. И родители в зависимости от того, что хотят получить дальше, или не обращают внимания, или соотносят и начинают нарезать резьбу и объяснять, что это не так.
— Хорошо. Предположим, ты хочешь, чтобы завтра плясали… во всех храмах. То есть Человек хочет запустить механизм. Механизм маленький, не проворачивается, он специально смазывает его маслом…
— Значимость события определяется последующей тиражируемостью.
— А если их содержать под стражей, условно говоря, три месяца… Из-за события, которое не стоит выеденного яйца. Административное наказание, условно говоря, плюнул мимо.
Дать им административное… Вот стоит мент, скучает, а они в этот момент асфальт оттирают. Десять часов работ. Двух часов хватит, на самом деле. Они будут через полчаса улыбаться, через десять минут смеяться, но все равно они не смогут оттирать молча. Это дети.
Я прочитал в «Новой газете» насчет тех, что обиделись на слово «обиженные». Давайте начнем с терминов. Есть закон или нет закона? Обидели? Статья есть такая? Или вы сами так воспринимаете? Это на ровном месте придумано. Это раздутое ни-че-го!
— А с другой стороны, получается, что в таких условиях никакой поступок, никакое действие невозможно?
— Почему? Нельзя же к поступку относиться как к правонарушению. Это поступок просто.
— Но, в конце концов, и проступок. Если мы говорим о разнообразии языка, если есть поступок, может быть и проступок.
— И все равно это должно быть как-то правильно обозначено. Начнем с правильности русского яыка
— Проступник. Такой термин, не уголовный.
— На самом деле по часу им вполне достаточно будет. До следующего всплеска. Желания показать себя… Но у них желание показать себя не пройдет. Может быть, до первого замужества, может до второго.
— Тогда давай поговорим о замужествах. Это когда за мужика выходят, за?
— Это когда расчет на то, что она вышла за мужика.
— А что там на самом деле, это уже…
— Он может быть любой категории, там же есть градация – настоящий мужик, не очень настоящий.
— Не настоящий, не так стоящий..
— В соответствии с данными, которые приводят специалисты в области семьи, где-то предположительно к 30-м годам как институт брак вообще отомрет.
— Что самое забавное, про 30-е годы прошлого века тоже так думали.
— Если взять Древнюю Грецию, то и там давным-давно говорили об этом. Сократа судили за все подряд, в том числе и за это… На него повесили все возможные и невозможные обвинения….
— От педагогики до всех остальных педов…
— Всего лишь навсего человек говорил, что, ребята, а почему какой-то Зевс или Посейдон …это же разные проявления одного и того же бога, и через пять минут доказал толпе, что бог един… А толпа: елки зеленые – он же обрушает наши основы! И казнили.
— Правильно. А бизнес какой был в Греции за счет того, что этих богов было много!
— Все питались… Приватизация бога происходила сразу же после его объявления. Объявили бога, и немедленнно кто-то к богу первый в очереди стоял, кто-то последний…
— Тот, кто первый объявил, тот и стоял..
— Свечки можно купить только у нас, не надо за три рубля на улице..
— Они же не благословленные… и не работают или не тому божеству светят.
— А благословение надо получить в отдельном месте и за отдельную плату. То есть любое человеческое начинание тут же обрастает нечеловеческими усилиями.
— Ну да. Очень многие тратят жизнь только для того, чтобы отбросить хвост. А многие даже на это не тратят время, так и живут с хвостом.
— Просто всем надо отбрасывать хвост в свое время. Хвост должен быть отброшен. А то его можно заново пришить этой лягушке, которая пытается его отбросить уже во взрослом состоянии.
— Забавный вообще рассказ получился, честно говоря, что хочешь вкладывай, что хочешь думай, а рассказ содержательный.
— Зато мы никого не обидели, не упомянули ни одну фамилию. Каждый понял то, что он хотел понять.
— Кстати, про войну лягушек, чья это пьеса у греков была? (Пьеса «Война мышей и лягушек» приписывается Гомеру.) И все эти высказывания про сметану и масло… рекомендации, как выжить.
— И правильно продать отброшенный хвост. Потому что отброшенный хвост, он тоже в общем-то стоит денег.
— Продать за 9 тысяч комаров.
— Только за пять. У нас таких хвостов, знаете, некуда складывать.
— А это, кстати, часто так говорят, у меня там «хвост в шкафу». Что-то произошло – это не мой хвост, это предыдущий руководитель мне хвост оставил. Или там за вами хвост событий… И хвост кометы. О том, что она летит, мы бы не знали, если бы не было хвоста. Студенты с хвостом. Опять же, хвост чем вертит? Иногда собакой, иногда головой…
— Ухватить за хвост.
— Неловко говорить об этом, но, собственно, сейчас появилась модная тема — судить тех, кто призывает хватать за хвост. Или как-то иначе им распоряжаться. Депутаты тратят на это время, видимо, им вставление-вынимание-пристраивание… хвоста чьего-то важнее, чем какие-то другие дела… они рассматривают на полном серьезе. Потому что этот хвост ими вертит.
— Уж я бы не додумался.
— Есть великий зеленый хвост, на котором держится вся финансовая система страны. Мы же его все отрастили!
— Ну, попробуй его отбросить теперь.
— Отбрось, а следующему поколению что ты скажешь?
— Следующее поколение уже рассчитывало на этот зеленый хвост, а ты его взял и отбросил, сказав, знаете, мы возвращаемся к истокам…будем рубить рубль серебряным топором.
