Новый народник

Игорь Титаренко стал заметен на митингах чуть больше полугода назад. Он является одним из главных активистов самарского «Оккупая». И сегодня его фамилия фигурирует среди заявителей практически всех гражданских акций. Этот парень не слишком героической внешности и не слишком яркой биографии неуловимо напоминает уже полузабытые со школьных лет портреты из учебников истории. Добролюбов, народники, «Земля и Воля». Да и возраст вполне добролюбовский. По тогдашней системе — он разночинец. Бедный, культурный и гордый. Игорь сам до конца не понимает своих мотиваций и не слишком рефлексирует по этому поводу. Он просто думает, что власть пора менять. И еще. Он очень любит делать руками жест, обозначающий кавычки. И в речи очень часто повторяет его. Когда говорит о своем образовании искусствоведа. И о требованиях. И о политике. Это придает его речи немного странный окрас условности происходящего. Но за час общения Игорь Титаренко способен убедить человека, что намерения у него и у самарского «Оккупая» самые серьезные. Хотя сегодня их всего пятнадцать человек.

— Как ты пришел в политику?

— Начал принимать активное участие в митингах 10 мая. Я его не организовывал, пришел как участник. Из 100 человек, которые пришли тогда, осталось всего человек 10-15.

— 10 мая что с тобой произошло такого, что решил участвовать, московский «Оккупай» подействовал, или что?

— Я следил за новостями, принимал участие в митингах декабрьских здесь. А потом уже решил выйти и сказал пару слов….

— Заканчивал что?

— Педагогический, факультет художественного образования.

— И чем занимаешься сейчас?

— Сейчас подрабатываю, в Сети в основном. По специальности не работаю.

— Хорошо учился?

— Нет в основном. Не было желания в том числе сидеть на лекциях, слушать о прошлом, хотелось настоящего.

-Давай вернемся к «Оккупаю». У тебя не было разочарования? Потому что был же какой-то момент энтузиазма, подъема, а потом все движение схлопнулось? Ты сам сказал, что из этих 100 осталось человек 15. На что ты рассчитываешь сегодня, и чего вы хотите добиться?

— Рассчитываем на реакцию социума и на подъем протестов вокруг… Наверное, не слишком быстро это произойдет, в будущем…

— За счет чего?

— За счет накапливания идей с одной стороны, и недовольства происходящим в обществе — с другой.

— Но ты же понимаешь, что реальный протест в нашем социуме часто приводит к тому, что начинается большая кровь, как это было в 1917 году и после этого. Нет у тебя боязни, что будет разбужен такой демон кровожадный и все очень сильно пожалеют, а вас в первую очередь сожрет, уже к зиме 18-го? Не боишься быть сожранным?

— Я как-то за последнее время пришел к мнению, что именно революции нам не избежать, по-любому она будет, мы ее дождемся. Вопрос в том, будет ли она кровавая или мирная, бескровная.

— Бархатная, как в Праге. А ты был когда-нибудь в Праге? Разницу менталитета не представляешь между чехами и русскими? У нас не будет как в Праге. Ты рассчитываешь, что мы каким-то образом эту кровавую фазу проскочим на этот раз и времена изменились?

— Я надеюсь на то, что те люди, которые выросли из этого протеста, может быть, еще вырастут в будущем, и они смогут сделать что-то, чтобы революция осталась мирной. Но я вижу и понимаю, что мы идем к этому кровавому концу. Он в любом случае будет, этим в любом случае закончится.

— Почему? Ты не предполагаешь возможности мирной революции сверху, перестройки?

У нас же было это… не веришь, что возможна какая-то революция сверху, или думаешь, что это полумеры? Твое отношение к подобному ходу событий?

— Я не верю в революцию сверху, я вижу систему, которая занимается исключительно подавлением. Тех же людей, которые могли бы реально что-то сделать, изменить, воспользоваться своими «гарантированными» гражданскими правами.

— А зачем нужны гражданские права и кому? Не предполагаешь, что если в какой-то момент пройдут действительно свободные выборы, то итоги их будут пугающими и для власти, и для вас? Ты же видишь людей на улице…

— Я вижу людей, я знаю о количестве людей, проголосовавших за разные системные партии, и понимаю, что риски есть.

— Нет ли ощущения, что лучше без этого обойтись? Какой-то путь подготовить безопасный, дорожная карта у вас есть? Помимо того что ты против чего-то, ты же, наверное, еще и за что-то?

Какая у тебя позитивная программа?

— На мой взгляд, позитивная программа — это свободные выборы всех органов власти, так называемая люстрация, очищение политического пространства. Это что-то вроде временного правительства.

— И кто в него войдет, Ксения Собчак? Кто это будет решать?

— Люди.

— Какие?

— Обычные люди. Те, которые выйдут на улицу.

— Насколько я знаю, в таких ситуациях редко бывает возможность провести выборы сразу.

Формируется некое временное правительство, и потом оно пойдет по пути демократических реформ, проведет парламентские выборы…

А дальше на выборах выигрывают националисты и устанавливают свой режим.

— Да, такое возможно.

— То есть такой позворот событий тебя устраивает?

— Нет, меня не устраивает.

— А как тогда это будет, на твой взгляд? У тебя получается, что нужно выходить на Марш миллионов, нужно, чтобы на него вышел миллион. А потом, с другой стороны, ты осознаешь, что это национальная катастрофа.

— Да, катастрофа может быть одним из вариантов. Даже если мы не будем выходить на улицы и забудем об этом обо всем, катастрофа будет, так или иначе.

Потому что это вопрос выбора, попыток создать что-то, направить куда-то. Для меня выход на политический процесс был личным выбором. Я сидел дома и понимал что, если я сам не выйду, то ничего не состоится. Но это мой личный выбор. Я просто хочу попытаться хоть что-то сделать в этой ситуации.

— Люди все и так прекрасно знают о своей бесправности, произволе чиновников, но при всем при этом они четко понимают, что если бы они оказались на месте Путина, любого чиновника или мента, то вели бы себя точно так же. Тебе не кажется, что с этим надо что-то делать?

— Я думаю, что если бы в стране существовали реальные общественно-политические институты, а не бутафория…

— Откуда они взялись?

— Ну, оттуда же.

— А откуда возьмутся люди? Их ведь много нужно. Вернемся к Маршу миллионов. Он прошел. Что дальше? Что вы будете делать в 2013-м году?

— Не знаю.

— А тебе не страшно?

— Когда как. Я, выходя из подъезда, оглядываюсь по сторонам.

— В нашей стране даже не будучи активистом это не помешает.

— Но это определенное давление.

— В чем это давление выражается? Звонят по телефону, вызывают на беседы? Те же истории с судами, дали штраф… как ты их платил?

— Пока никак. Срок не вышел.

— И что ты будешь делать?

— Платить. Попрошу рассрочку и буду платить.

— Ты же понимаешь, что сейчас 10, потом еще 10. В следующий раз дадут 100 и все. Если ты платишь, то ты играешь по их правилам. То есть ты признаешь суд. Легитимность российского суда тобой признается. А тебе не кажется, что в наших условиях было бы правильней пойти по пути Махатмы Ганди?

— Я сесть за свои убеждения сегодня не готов.

— А какие у вас отношения с полицией? Сочувствуют вам, или вы просто раздражаете их?

— Все люди разные. Некоторые говорят: заведите семью, детей и успокойтесь.

Другие говорят: вместо того чтобы преступников ловить, нас на вас отправляют…

— В какой-то степени вы более опасны, знаешь почему?

— Нет.

— Потому что у вас полное отрицалово. Угроза, которую вы представляете для власти, существует. И направленность на то, что революция неизбежна, неотвратима, пугает даже больше, чем все остальное. Сколько, думаешь, народу выйдет в декабре?

— Все зависит от подготовки. С хорошей — человек 300. Это еще зависит от того, согласуют его или нет.

— А если не согласуют, все равно пойдете? Твое собственное ощущение?

— Конечно, пойдем. Надо идти.

Разговор состоялся в конце ноября 2012 года.

Leave a Comment

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.