Мы познакомились пару лет назад на почте, где в условиях гигантской очереди я злилась, смотрела на часы и нервно по сторонам. Рядом пожилая, но бравая женщина в ярком пуховике проверяла правильность заполнения не менее чем в пятидесяти разрешениях на регистрацию иностранных граждан. Зеленели паспорта. Группа темнолицых мужчин ожидала ее поодаль. «Ого», — сказала я, имея в виду оборотистость женщины. «Не ого, а Ангелина Хусаиновна – молодец, — ответила она, и добавила через крошечную паузу, — это я о себе».
.jpg)
<Ангелина Хусаиновна Кислярук* всею своей жизнью и судьбой была подготовлена к дружбе народов. Ее мать, флегматичная эстонка Биргитте Аав, потомок основоположника эстонской национальной оперы Эвальда Аава, лицом и фигурой напоминала своего знаменитого предка, что было объяснимо, но для девочки все же – нехорошо. Поэтому Биргитта томилась на дальнем хуторе в отсутствие женихов, поэтому и сбежала с первым встречным татарином с веселым именем Хусаин. Логическим продолжением интернациональных традиций семьи стало знакомство биргиттиной дочери Ангелины с украинцем Кисляруком. Но все это было давно, и, как верно заметили производители иностранного автомобиля – в другой жизни.
В этой жизни Ангелина Хусаиновна порядка пятнадцати лет не видела своего украинца Кислярука, последний раз повстречав его в комнате для кратковременных свиданий исправительно-трудовой колонии общего режима по республике Мордовия. В наследство от вороватого мужа Ангелина Хусаиновна получила сломанный им и криво сросшийся мизинец, а также фамилию, отлично рифмующуюся с важными для каждого славянина понятиями, как «друг», «политрук» и «многорук». Детьми их недолгий брак благословлен не был, о чем Ангелина Хусаиновна и сообщала всем желающим со свойственным ей изяществом слога: «уберег господь».
Жить Ангелина Хусаиновна предпочитала в крупных промышленных российских городах. В Самаре она являлась владелицей скромного деревянного дома исторической постройки начала двадцатого века, дом был ветх, крив и кос, но присоединен к общественной канализационной системе, а также и отопительной. Все эти приятные позиции давали Ангелине Хусаиновне возможность с выгодой для себя распоряжаться жилой площадью. Какое-то время она безыскусно сдавала комнаты студентам, а потом пришли новые времена, и улицы крупных промышленных российских городов заполонили смуглые пришельцы из Средней Азии в поисках работы.
Пришельцев на немецкий лад назвали гастарбайтерами, и им всем надо было где-то жить, а также иметь регистрацию. Эти потребности Ангелина Хусаиновна изобретательно удовлетворяла, оформляя сотнями регистрации и заселяя под свою крышу до тридцати квартирантов. Абсолютным ее рекордом было тридцать три жильца, но тут пришлось задействовать участок кухни, оставленный хозяйкой лично для себя, что отрицательно сказалось на общем фен-шуй. С тех пор Ангелина Хусаиновна решила: двадцать гастарбайтеров, и не больше. Гастрабайтеры были послушными, тихими, боялись цепной овчарки Барсика, русским языком чаще владели. За регистрацию платили от ста до пятисот рублей, за проживание – от тысячи до трех в месяц.
Иногда Ангелина Хусаиновна вступала со своими постояльцами в личные отношения. В частности, по-человечески привязалась к семье из Таджикистана, состоящей из пяти женщин и двух мужчин. Женщин звали Бони, Лайло, Рузи и Суман, а мужчин – Хамрокул и Облокул. Все они были взрослые дети одной старухи-матери, имя которой Ангелина Хусаиновна узнать поленилась, да и возможности не было – из семерых членов семьи работала только она одна, мать. Устроилась дворником в среднюю школу, а также мойщиком посуды. Мыть посуду оказалось нелегко – слезли ногти от чистящего средства с конверсионных производств, зато выгодно. На небольшой тележке старуха-мать отвозила домой двадцатилитровые бидоны с остатками детской еды. Это был одновременно и сухой, и влажный паек для ее дочек и сынков. Дочки и сынки кушали, потом ловко играли в нарды. Не сказать, что бы они ждали чуда, или небесной манны, или чемодана, полного денег, но чего-то они явно ждали. Счастья?
Спроси Ангелина Хусаиновна у жильцов такое напрямую, не получила бы ответа. Она и не спрашивала. Ангелина Хусаиновна полюбила. Однажды она спустила цепную овчарку Барсика побегать, и дрессировала ее в выполнении команд служебного собаководства. Все команды она подавала холодным и громким голосом, совершенно в духе своего предка, знаменитого музыканта и основоположника эстонской национальной оперы Эвальда Аава. Правда, ее прошлый муж Кислярук говаривал, что легко быть знаменитым среди себя одного, намекая на узкий круг эстонских музыкантов, но никто не сможет отрицать буквально арийской стати Ангелины Хусаиновны в момент дрессировок домашних животных.
Привлеченный необычным характером шума, откуда-то из ветхого дома появился Хамрокул. Его темная кожа лоснилась на фоне исторической постройки, его темные глаза имели форму косточек от яблок, но большего размера. Его широкие плечи рвали неопределенного цвета рубашку, с его запястья подмигивала вытатуированная змея – синяя на коричневом. «Люблю собак», — сказал он, улыбаясь. Ангелина Хусаиновна перевела дыхание и ступила на неверную дорогу своей матери, флегматичной эстонки Биргитте Аав. Хамрокул выдержал вступительные испытания и был официально назначен любимым человеком.
Хамрокул зажил по-царски. У него появился новый спортивный костюм и модные джинсы традиционного цвета индиго и личная перина. За это за все он приговаривался к ежеминутной любви Ангелины Хусаиновны – нет-нет, ничего эротического, хозяйка предпочитала поговорить.
Велико же было негодование и даже ярость Ангелина Хусаиновны, когда она ранним утром, выйдя к плите, чтобы сварить Хамрокулу чашечку горячего шоколада, не обнаружила на своих законных местах ни его самого – на перине, ни цепной собаки Барсика – в будке. Хамрокул, луноликое пристанище ее измученной души, исчез вместе с Барсиком и змеей на запястье; двойной след их затерялся среди прочих исторических построек города, как деревянных, так и каменных. Горько взвыла на пороге Ангелина Хусаиновна, больно рвала свои волосы с семьюдесятью процентами седины, тихо прятались в глубине пейзажа гастарбайтеры. И только Облокул тонко подсмеивался и говорил одновременно на двух языках что-то об особой любви Хамрокула к крупным собакам. Это хорошо, что Ангелина Хусаиновна его не слышала. А то натворила бы дел! Но обошлось, только поселенцев Ангелина Хусаиновна больше не берет, ни одного человека. Ангелина Хусаиновна буквально силой выгнала со двора теплый ворох трудовых мигрантов, и еще минут тридцать наблюдала, чтобы ни одна рабочая единица тайно не проникла обратно. Потом выдохнула и пошла в скобяную лавку за новым замком.
Ангелина Хусаиновна никогда не интересовалась законотворчеством российских депутатов, и не знала, от какой натуральной беды спас ее вероломный Хамрокул, и что УК РФ пополнен двумя новыми статьями, и административный тоже пополнен. И что за фиктивную регистрацию иностранного гражданина или лица без гражданства по месту жительства в жилом помещении в России придется нести ответственность, даже и уголовную.
Ни о чем таком Ангелина Хусаиновна счастливо не знает, купила двух племенных сук и планирует объявить себя собачьим питомником. Падает снег, скрипит ветхий дом, и глубокие щели между венцами зияют черными улыбками.
* Фамилия и имя героини изменены.
