Сегодня легко стать патриотом. Достаточно прикрепить себе на грудь, на антенну автомобиля георгиевскую ленточку или высунуть в окно флаг России, как тут же тебя переполняет чувство законного патриотизма. Патриотизма, позволяющего орать с балкона: «А ну, черные, домой!», или «Чурки, убирайтесь на Кавказ!», или «Крымнаш!».
Этот доисторический патриотизм имеет в своих корнях простую ксенофобию — ненависть к любому чужаку. Когда к пещере людей каменного века приходил чужак, вокруг него вот точно также начинали прыгать и размахивать каменными топорами — не потому, что считали, что он несет зло, а просто потому что — чужой.
Незнакомый, а значит — некачественный, не такой, как мы. А все незнакомое несет в себе некоторую угрозу, согласно мнению пещерного человека. Поэтому лучше бы незнакомца обездвижить, посадить в клетку или вообще убить. Тогда угрозы будет меньше.
Мысль о том, что незнакомец может прийти и с добрыми намерениями, и научить чему-то новому, тогда крайне редко приходила пещерным людям в головы.
Позже, с развитием цивилизации, атавизмы пещерности, конечно, сохранились, но в связи с усилением связей между различными народами в то же время началась трансформация пещерного патриотизма: все полезное у других перенималось, все вредное (с точки зрения данного социума, народа) — отвергалось. Так начиналось взаимовлияние культур. В результате которого мы находим теперь общие следы в языках, обычаях совершенно отдаленных друг от друга этносов. Казалось бы, что общего между венграми и финнами? Или между испанцами и грузинами? Между собой они могут чувствовать себя чужаками. Но чужие ли они в самом деле?
Финны и угры (венгры) пришли в Европу в стародавние времена из-за Урала. Иберы (Испания) и имеретинцы (Грузия), судя по всему, представляют также одну и ту же этническую группу. Славяне рассеяны по всей Европе и в Азии в огромных количествах (до Урала и пред Уралом, на Волге, до Днеправ и за Днепром, до Дуная и за Дунаем, до Вислы и за Вислой…)
Как же так случилось, что спустя столько тысячелетий после каменного века мы опять стали делить друг друга по каким-то формальным признакам? Ведь все-таки «патриотизм» — это, прежде всего, любовь к Отечеству, готовность подчинить свои частные интересы его интересам. Заметьте, «к Отечеству», а не «к Вашему превосходительст
Напомнить Лермонтова:
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю — за что, не знаю сам —
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям.
Напомнить также Ганди:
Мой патриотизм — это не замыкание на одной нации; он всеобъемлющ, и я готов отказаться от такого патриотизма, который строит благополучие одной нации на эксплуатации других.
Или Теодора Рузвельта:
Патриотизм — означает поддержку своей страны. Это не означает, что патриотично поддерживать президента или иных должностных лиц. Только в той степени, в какой они служат интересам страны.
Но лучше всего, по-моему, о патриотизме сказал словенский писатель Жарко Петан:
Иные так расхваливают свою страну, словно мечтают её продать
Вот над последней фразой не стоит ли задуматься нашим записным патриотам из власти и общества? Громко кричащим «Россия-чемпионк
