Прослышала я тут, будто с площади Революции стартует рейд «Трезвое решение». Кто не знает, это такие прогрессивно настроенные молодые люди, которые выстраиваются в колонну или даже свиньей, и проверяют состояние близлежащих торговых точек. Как там у них на предмет продажи алкоголя несовершеннолетним, интересуются? Но не с тем интересуются, чтобы на улыбчивый кивок продавщицы воскликнуть «ура» и затариться, наконец, пивом, а наоборот. Напомнить нерадивой продавщице о непродаже алкоголя несовершеннолетним, стереть с ее преступного лица улыбочку, но вручить агитационный плакат и стикер: «18 лет? Докажи!». На стикере пальцы отчего-то сжимаются в кулак.
Художник: Анжела Джерих
И вот таких бесстрашных ребят я ждала на площади революции, а ребят не было. Точнее ребята были – скачками пролетели ученики старшего класса какой-то школы, они перекидывались баскетбольными мячами и спорили, сколько именно лет новой «физичке» — двадцать три или двадцать пять, будто бы это была большая разница.
«Двадцать три я, еще положим, прекрасно перенесу, — говорил парень с усиками, как у Ретта Батлера, — а вот двадцать пять можете себе забирать, на здоровьице». И все вокруг так хохотали, что про парня с усиками все становилось ясно – как он есть командир парада, красавчик и любимец дам. В конце шествия плелись скучные девочки, вечные троечницы по физкультуре, не имеющие задора взмыть над козлом или отжаться от скамейки, три подхода по двадцать. Их пинками подгонял учитель физкультуры, в просторечье – физрук.
«Давайте-давайте, Петрова, Сидорова, — бодро выкрикивал физрук, — шире шаг! А то жиров нагуляли за лето, замуж никто не возьмет».
Петрова и Сидорова в слезах ширили шаг. Я твердо решила осадить неприятного своим сексизмом физрука и гневно спросила, не он ли здесь – «трезвое решение». Физрук буквально отпрянул от меня. Ушел, повторяя что-то вроде «чур меня, чур господи».
Группа цыганок в блестящих юбках, шуршащих по крашеному асфальту, организовала небольшой хоровод и пела зазывно, но чуть хрипловато. В хоровод приглашались молодые-красивые, им юбками мели по носкам туфель и обещали рассказать всю правду. В оборот крепко взяли двух перепуганных женщин. «Галю не обманешь, Галя все видит! – напористо говорила просторная цыганка, очевидно, Галя, — ты главное скажи, подарки он дари тебе? Норку дарил, золото дарил, машину дарил?»
Женщина пыталась отбиться. Она явно не хотела рассказывать Гале, что именно преподносили ей в дар. В конце концов, это дело семьи, кто кому чего дарит. Можно, вон, открытку подписать.
Спрашивать у цыганок, не трезвый ли они патруль, мне показалось противоестественным. У памятника Ленину фотографировались туристы. Туристам хорошо: поднялись себе с речного вокзала, сфоткались на фоне Ленина, и сразу обратно. Никакие трезвые решения их не интересуют, тем более что старший в группе потер руки и закричал: «А вот здесь мы сейчас и поедим!» — и помпезно сопроводил земляков в харчевню «Жили-Были», где они наверняка заказали водки, пива, соленых груздей и щей с кислой капустой.
Художник: Анжела Джерих
Четверо мужчин в дорогих костюмах вальяжно прошагали от четырех больших черных автомобилей до крыльца областного суда. Спрашивать, не они ли – трезвый патруль, я не стала, за минимальной вероятностью положительного ответа.
«Слышь, — сказал первый костюм, — одно слово скажешь, я тебя на колесо намотаю».
На лавке спал мужчина. Он спал давно, удобно устроив голову на свертке из верхней одежды. Несколько раз его пытались разбудить и приставить к делу компания друзей с соседней скамьи: у них шла свадьба. Кто был жених, кто невеста, я не поняла, но лавка ломилась от свадебных яств, и крики горько взмывали в остро-синее небо октября. Целовались все, что меня немного и затруднило в плане поиска невесты. Я почему люблю найти невесту: а вдруг кинет букет? Поймать букет, это мое второе в мире любимое занятие. Ну и вот, никакой невесты, но целовались все, недолго. Потом принялись лакомиться настойками горького перца и еще такой специальной жидкостью для дезинфекции. В аптеке продается. Двадцать два рубля стоит, как одна копеечка.
Молодые матери притащились со своими колясками и младенцами, нарядными в комбинезонах. Две старушки прошли, с Троицкого рынка, обсуждая дороговизну цыплят, рыбы и говядины. «Такими темпами, голубушка, мы с тобой обретем, наконец, вожделенную стройность», — шутили. Уселись на лавку, не побрезговавши спящим мужичком. Достали пухлые растрепанные книжки, стали читать. Солнце, последние дни осени, когда еще можно изобразить из себя багрец и золото.
«Как вы думаете, Евгения Анатальевна, молодому человеку не грозит переохлаждение?» — «Да будет вам, Кира Петровна, сегодня такая славная погода, что я сама бы прилегла здесь, в листьях!»
Собачья владелица прошла, грозная, на поводках два американских бульдога. Иностранец откуда-то нарисовался, сначала спрашивал, пританцовывая: where is your big river? Ну, большую реку я ему пальцем показала. Иностранец не унимался; where is your Kremlin, — был его следующий вопрос. В Москве, коротко ответила я, отошла и перестала быть милой, хоть быть милой – мое первое любимое занятие.
А трезвого патруля не было. Куда он делся? Запил, что ли.