Культура на краю

Андрей Романов – потомственный директор музея. Человек, отдавший музейному делу, истории и литературе всю жизнь. Не жизнь, а служение. Неприглядная история с его увольнением , восстановлением и опять увольнением стала запалом для большого скандала. Скандала культурного. Скандала, в котором имена нового и старого директоров музея Толстого символизируют два разных подхода к культуре. Конечно, нас интересовал вопрос: готов ли Романов вернуться на пост директора? Андрей Романов не дал нам однозначного ответа. По его мнению, для самарской культуры есть вопросы поважнее того, кто будет директором музея. И с ним очень трудно не согласиться. Главный вопрос в этой дискуссии: а нужен ли Самаре вообще литературый музей? Понимает ли городская власть, в чем ценность этого музея? Или просто принесет его в жертву очередному распилу при постройке Фрунзенского моста? Будущее покажет. И опасения редакции – это всего лишь наше видение ситуации. Судя по интенсивному обсуждению первой нашей публикации – видение здесь очень разное. Надеемся, что это не помешает сохранить музей и решить конфликты.

— Давайте поговорим о вашем возвращении в музей, о его теоретической и практической возможности. Как вы к этому относитесь?

— Начну с конца. Когда меня снимали, я звонил Курт-Аджиеву, он мне даже не ответил. Один раз он восстановил меня. Тогда это ему ничего не стоило, за меня несколько человек просили. Тархов уезжал в Европу, когда меня снимали. Тархов вернулся, и Курт-Аджиев просто ему напомнил: «От вас такое распоряжение — разобраться. Мы разобрались, а его так и не восстановили». И в тот раз из-за того, что все было юридически неправильно сделано, и из-за того, что у Перепелкина трудовая книжка не там лежала, а в Госуниверситете. В общем, там была масса юридических недочетов и ошибок серьезных, да и Тархов возмутился, почему его распоряжение не выполняется. А тут со мной отказались даже разговаривать. Мог же Курт-Аджиев по-человечески сказать: это не в моей компетенции, не в моих силах тебе помочь. Сказал: «Перезвоню». Я жду, а звонка все нет. Это была единственная возможность, потому что в приемной меня не принимали, в Департаменте культуры разговаривать отказывались.

Из этого назревает вопрос: нужен музей городу или нет? Сразу после того, как я стал директором музея (это был первый Ельцинский год), я выбивал лучшую категорию для музея – вторую категорию, художественно-краеведческий. А потом мне сказали: что же ты не просился в Российскую Федерацию? Позже я себя ругал за это. Может, это стало бы спасением для музея.

Если брать европейский опыт, при таких коллизиях, как у нас, создается комиссия, которая решает этот вопрос. У нас с музеями, я боюсь, будут поступать как с заводами – нужно доказать, что он не нужен, обанкротить, а потом присоединить к краеведческому музею или к чему-то другому. И формально закон будет соблюден. Сохранившиеся документы перейдут в другой архив.

Дело в том, что нельзя сразу играть по нескольким правилам. С одной стороны, меня заставляют играть в шахматы, а с другой стороны, по сути дела, в наперстки. Все мы на крючке. Возьмем ту же самую филармонию, ТЮЗ, цирк и т.д. с пожарной охраной. Чья эта собственность? Все знали, что есть проблемы, но в результате цирк стоит закрытым. Ни в одной стране мира – восточной или западной, Италия, Японию, Южная Корея и т. д., этого нет и быть не может.

Если брать памятники по собственности. Нас несколько раз кормили обещаниями, но если брать закон о музеях и музейных фондах – мы совершенно тупые, у нас нет подзаконных актов. Т.е. если произойдет что-то, не дай Бог, пожар и т.д., то по логике директор музея должен сесть в тюрьму, а этого нет. Его могут помиловать полностью, если этого захочет мэр, если он угоден. Сказать, что было недофинансирование. А могут посадить, засадить, растоптать и т.д.

— Но это же везде так. Есть Ходорковский, а есть Сечин, Абрамович…

— По отношению к бюджетным организациям это особенно. И чем дальше, тем хуже. Если говорить о памятниках, да и об имуществе в целом, то здесь двоякая ситуация. Давайте зададимся вопросом, чьим имуществом являются памятники? Города. Город в состоянии их восстановить? Нет. Они говорят, что у них нет бюджета.

— Т.е. в бюджете не заложены деньги на эти цели? Так-то в бюджете деньги есть.

— Им всегда лучше площадь оформить под праздник. Праздник прошел, Новый год прошел, все разобрали, а где эти деньги? Привезли псевдо-«ABBA», сколько денег потратили, и все это ведь по статье «Культура».

Мы немного отвлеклись. Ценность памятника и ценность коллекции – кому это может принадлежать? И спросить откровенно город: хотите вы это или нет?

Еще при Титове у меня была последняя в этом смысле попытка, я написал письмо на имя Титова, что у нас такая коллекция и она достойна, конечно, области, а не только города. Есть памятники культуры на территории области, например, места, связанные с Алексеем Толстым, которые, будучи городским музеем, я не могу контролировать. Это дошло до референтов Титова, но вернулось все в Управление культуры. Тогда еще Хумарьян была, дорабатывала до пенсии последний год, и ей не хотелось связываться. Если бы Лиманский был поумнее, а тут он свою заместительницу вызвал и говорит: «У нас что, есть лишние музеи»? И нам запретили переходить. Я при Лиманском был никакой, в отличие от Тархова, на которого была какая-то надежда, а он меня и снял. При Лиманском обо мне просто забыли. Никакой помощи, но и вредительства, как стало потом при Тархове, не было. Я научился выкручиваться сам, выживать и делать деньги, насколько это возможно. На момент увольнения моя зарплата составляла 6 тысяч рублей.

В любой стране мира музей привлекает к себе внимание как первостепенная задача. Кроме других памятников этот надо восстанавливать в первую очередь. Но это не значит, что ничем другим не надо заниматься. Может быть, нужен больше федеральный контроль, но и он проблематичен.

— Федеральные органы, которые должны контролировать сохранение памятников, они хоть что-то спасли?

— Они и тогда ничего не могли сделать, и сегодня не могут.

Я буду или вы будете, или Савченко, или Перепелкин — неважно. Мы должны этот памятник лелеять, сохранять, находить связанные с ним документы, но этот памятник нам должны передать пусть на вечное хранение, как в области сделали, или в аренду, но передать «под ключ». У нас это не делается ни по отношению к новостройкам, ни по отношению к памятникам.

На данный момент собственниками этого памятника, собственником дома на Степана Разина, на Фрунзе, 155 и некоторых других является Госкомимущество города. И если они не справляются, то должны передать эти памятники области или РФ, кому угодно. Если брать юридически, то я не имел права брать это здание на баланс, а они не имели права его мне отдавать, потому что здание гнилое, все разрушается. Тут грибок, там вагонку нужно заменить и т.д. Это не моя обязанность, хотя я этим занимался за спасибо. Я не хочу сказать, что я хороший или плохой, но это не только ненормально, сейчас это получается уже и невыносимо. Это не в моей компетенции. У меня есть знание, чтобы это проконтролировать, но нет никаких средств.

— Как должен развиваться музей, на ваш взгляд?

— Из музея вполне можно было бы сделать туристический центр и зарабатывать. И проекты были. Здесь же меня в администрации просто не поняли. Я предлагал, как один из вариантов, сделать музей культурным центром. Берется культурный объект и оценивается заново комиссией. Независимая комиссия из области или из города должна была решить, какова ценность этого архива. Например, Романов считает это если не мирового значения архивом, то всероссийского. У нас есть подлинная переписка Горького, есть подлинные материалы Горького, Гарина-Михайловского, Неверова, не говоря уже об Алексее Толстом. Более ста писателей. И у нас была идея создания литературно-краеведческого и литературно-персонального музея. Т.е. через персону (Горький, Алексей Толстой и т.д.) сделать краеведческий материал культурологическим. У нас вся культура до этого построена на слове. Персоны должны быть основой. А все остальное (у нас богатейшая иллюстрация, подлинные вещи) должно их обогащать. И это должно быть так оформлено и сделано, чтобы заинтересовать всех, от научных работников и хроникеров до обычных обывателей в хорошем смысле этого слова. Любой класс, зайдя в экспозицию, должен по мере своей испорченности и необходимости найти то, что нужно именно ему. И мы этого добивались. Нисколько не умаляя значения других музеев, у нас буквально единственный в регионе музей, который может быть культурологическим в широком смысле этого слова. Где можно объединить слово и личность. Это было бы интересно. У краеведческого музея несколько другие задачи, и он сразу собирался по-другому.

Музей — это сложный комплекс. Фонды — это фонды. Их можно контролировать через народный союз музеев, создание единого каталога, страховые агентства и т. д. Любой руководитель в любой стране мира подписывает договор с фирмой. Она нанимает охранников, договаривается с пожарными и т.д. Директор этим не занимается, он может только по своей личной инициативе контролировать эти процессы.

Фонды могут храниться где угодно, даже в краеведческом музее. Это отдельная тема, потому что обработка фондов – это целая история. Что должны делать фондовики. Я могу постепенно создать коллектив, пусть будет маленькая, но постоянная зарплата, и это тоже большая работа – научная обработка фондов, создание научных каталогов, их описание.

Если вернуться к проекту культурно-исторического и туристического центра, к 1999-му, 2000-му году у меня уже были наработки, и все были согласны. А идея была такая — я предлагал Госуниверситету, Педуниверситету, Академии культуры и т.д. стать сособственниками и соучредителями одновременно, делать совместные проекты. Весь замкнутый цикл – обработка фондов, создание каталогов, где описывается научная сторона, и для широкой публики что-нибудь типа буклетов или комиксов. Весь набор. Если взять софинансирование или даже гранты, то все были согласны вести научную работу. Все были согласны. Мы хранители, они соучредители. Но все эти идеи и разработки так и не реализовались. И, боюсь, не будут реализованы уже никогда.