Через весь город.

Конечная остановка.

— Водитель! За три билета возьми, — предлагает аккуратная пожилая женщина с ног до головы в коричневой болонье. – На вот тебе, пятьдесят рублей.

Водитель недовольно указывает на стоимость одного билета, равную восемнадцати рублям. Водитель намекает, что пятидесяти рублей совершенно не достаточно.

— Это сколько же не хватает, — уточняет пожилая женщина, — это как же я сосчитаю-то? Ой, грехи… А почему это у тебя билеты по восемнадцать? А почему не по пятнадцать? Я по пятнадцать умею умножать на число, а по восемнадцать не умею.

Спутники женщины – пожилой мужчина в клетчатом пиджаке и мальчик лет пятнадцати – молчат. Пожилой мужчина быстро успел уснуть, он прислонился головой к стеклу и немного храпит, а мальчик, загадочно улыбаясь, с интервалом в десять секунд выдувает по белесому пузырю из жвачки.

— Еще четыре рубля давай, — рычит водитель, он недоволен, — таскаются здесь, на число умножать не умеют, стыдно сказать! Тут Вселенная вскоре взорвется, а они говорят – пятнадцать рублей! Я за пятнадцать рублей их должен возить, когда Вселенная стремительно сжимается! А потом разжимается, в смысле — расширяется. Дышит Вселенная! А потом взорвется!

Пожилая женщина просит остановить на железнодорожном вокзале.

— На вокзале? А поточнее? Там три остановки подряд! Я тебе ведь не Колумб, чтобы Америки тут искать! Эх ты, старая, а еще пожилая!

Ответа не слушает, высаживает пассажиров на третьей, женщина спешит, спящий мужчина хитро передвигается, не просыпаясь, жвачка падает изо рта мальчика, он подбирает ее и помешает обратно в рот, не прерывая улыбки, все они дружно направляются вовсе не к зданию вокзала (самому большому, к слову сказать, в Европе), а в сторону Дорожной больницы.

— Успели,- говорит женщина с удовлетворением, — успели до девяти, сдадим кровь, развернутый анализ, три результата по цене по цене одного.

Идет широким шагами, мальчик цепляет ногу за ногу, мужчина плывет с закрытыми глазами – три результата по цене одного.

Проезжая часть плотно заставлена троллейбусами, автобусами и маршрутными такси, здесь можно отыскать нужный маршрут и пересесть с удобствами; устроиться у окна и смотреть на город. Город не может себе позволить остаться вне, город хватается за поручни и проходит в салон.

Девушка в блестящей куртке и странным для начала дня макияжем крепко держит за руку ребенка; вот она одергивает группу подростков, громко разговаривающих и радостно смеющихся милым глупым анекдотам — по девушкиному мнению, в общественном транспорте надлежит соблюдать мертвую тишину; она напирает на слово «мертвая». Вот девушка указывает шоферу на недостатки вождения, вот хмурит брови на соседа слева, недостаточно опрятного, вот повторяет шепотом: «боже мой, какой кошмар, господи». Вот командует ребенку:

— Сонечка, садись сюда, нет, не садись сюда, здесь грязно, Сонечка, скорее встань, Сонечка, не трогай стекло, Сонечка, достань у мамы из кармана брюк кошелек, скорее!

Ребенок со вздохом лезет в тесный карман, шурует там некоторое время, потом говорит:

— Нет кошелька, мам, наверное, ты вчера его выронила в еду.

Сонечкина мама отчаянно кашляет, ее лицо жутковато покрывается алыми пятнами разной формы, плюс шея и руки.

— Выронила в еду, — продолжает звонко девочка, — ты махала брюками, когда плясала на столе. Сильно махала.

Старик с маленьким треугольным лицом цвета асфальта безостановочно выкрикивает проклятья в адрес власти. Уверенно оперирует общеизвестным понятием «тандем», строго осуждает коррумпированных чиновников, приводит примеры и проводит параллели. Рот его похож на темную щель почтового ящика. Общественность его иногда слушает, всегда приятно всласть изругать власть, особенно в движущемся транспорте, но если разобраться — претензии стариком сформулированы довольно странно. По его мнению, основной недостаток «тандема» — то, что пятьдесят лет назад старик выучился в профтехучилище на токаря и «пропахал всю жизнь почем зря». А теперь ему рассказывают про какой-то порядок наследования дома. Понапридумывали порядков юристы с адвокатами. Семья была большая, все уже померли, а ему никак дом в деревне не дают унаследовать — по закону нужно ждать полгода…

Старушка в оранжевом спортивном костюме хочет защитить власть. Она симпатизирует «тандему» и пытается на простом и доступном примере показать старику, что его жизнь все-таки изменилась к лучшему.

— Вот смотри, — тычет она пальцем ему в лицо, — смотри, зубы-то тебе собес вставил! Как есть вставил! Зубов-то у тебя сколько! Я прям не знаю!

— Ничего мне твой дурацкий собес не вставил, — ругается старик, — эти зубы я, может, лично себе на станке выточил. Фрезой, может, рельефы оформил! Кувалдой, может, в пасть забил!

Интеллигентная женщина в скромном берете из шерсти держит на коленях «reader» — «читалку» для электронных книг. Перелистывает «страницы». Ее соседка по сиденью, по виду – вдова монтажника металлоконструкций , внимательно смотрит, нерешительно откашливается и спрашивает, наконец:

— А это, я извиняюсь, что у вас будет?

Шерстяной берет задумывается, отвечает с надрывом, в плане: ну сколько можно об одном и том же, отвечает устало, приподнявши читалку выше уровня груди, на манер фотокамеры:

— Это устройство для чтения электронных книг. Стыдно не знать таких вещей. Это прекраснейшая вещь! Не устаю благодарить мировой разум за это изобретение. Вот посмотрите! Посмотрите! Эта замечательная, лучшая в мире вещь вместит в себя миллион томов! Или тысячу. В общем, исполинское количество вместит! Я никогда не расстаюсь со своей букашечкой — так я её называю! Я люблю читать! Очень люблю читать, не могу провести ни часа, не прочитав пары строк! Или страниц! Ридер для меня – спасение, для всех нас, редких людей, истинных фанатов книг.

Прижимает ридер к груди под мрачным драповым пальто, кладет сверху руки, будто бы хочет закончить речь фразой «и да поможет мне бог», но не решается. Зато произносит раздумчиво:

— Е-Book reader, — её молчаливая собеседница нежно краснеет.

— И самое главное – самое главное! – голос шерстяного берета взлетает к низковатым маршруточным сводам, — я наконец-то смогла ВЫКИНУТЬ все свои бумажные книги! Из дома! О, какое облегчение! Только за это одно я навек останусь благодарна своей букашечке!

Розовощекая вдова монтажника металлоконструкций нерешительно улыбается. Интеллигентная женщина погружается в мир литературы, изредка прерывисто вздыхая.

На далекой остановке заходят два молодых человека в тренировочных штанах и черных шапочках, надвинутых на лоб. Они выглядят опасными молодыми людьми.

— Шеф, у поста на Кошелеве остановишь? – кидают они в шоферскую сторону и немедленно начинают скандал с милой дамой в плаще цвета «зеленое яблоко», которая дама прячет изящный нос в белоснежный платок из полотна и говорит, ни к кому отдельно не обращаясь:

— Ну, конечно, это память тела. Как была ЗОНА на том самом месте, так и в Кошелеве селятся понятно, кто.

— Какая ЗОНА, ты чего, сеструха, — возмущается первый опасный молодой человек. – Какая, на, ЗОНА, ты базар-то фильтруй. А то мы с корешами огорчаемся очень, когда про наш дом такое говорят, ты поняла, родная?

— Я вам не родная, — безнадежно отзывается милая дама, пытаясь заслониться ото всего тонкими перчатками.

— А чего ты тогда ливер жмешь в мою сторону? Здесь поле всю жизнь было, ясно тебе? Поле, русское поле! Целина! А мы ее того, подняли мы ее!

Тем временем перед глазами возникают ровные ряды яично-желтых трехэтажных коттеджей нового района, известного в городе как Кошелевский, и носящий более нарядное официальное имя — Крутые ключи. Никаких ключей в пределах досягаемости не видно, зато видно много компактных подъемных кранов и другой строительной техники, видна условная территория поселка, обнесенная тонкой проволокой, виден статный постовой на въезде, видна женщина в теплом халате, прилежно развешивающая постельное белье на веревку, натянутую от одного подъезда ближнего к дороге строения до другого. Чуть слева и впереди – огромные сине-желтые ангары ИКЕА, за ними – невероятно красивый этот осенний лес, деревья желтые, деревья тускло-зеленые, деревья красные, деревья рыжие, клочки голубого неба меж рваными пухлыми облаками, и дорога змеится дальше, чередуя спуски и подъемы.

Федеральная трасса М5, захочешь – за двенадцать часов домчишь до Москвы, не захочешь – свернешь и отведаешь шведских тефтелей, о которых только и было разговоров в среде специальной публики, благополучно посетившей одно за другим разные открытия местной ИКЕА.

Конечная остановка.