В преддверии учебного года неудержимо тянет рассказывать притчи. Вот так выдвинешься куда-нибудь с целью узнать новости о торжественной линейке, посвященной первому сентября, наткнешься на пугливую стайку школьников, пока еще не задействованных в учебном процессе, схватишь за руки-за ноги самых неповоротливых, да и начнешь не спеша свой рассказ. Примечание: лучше остановить свой выбор на девочках, мальчики ужасно больно пинают по голени.
Такая старая, старая история. Конца восьмидесятых годов прошлого века. Две одноклассницы едут на вещевой рынок за стильной одеждой, предназначенной для блистания на школьных дискотеках и просто — для блистания. Лиля и Таня, такие девочки: чистые личики, блестящие глаза, модные прически на одинаково русых головах. Лиля выглядит немного старше, у нее есть «бойфренд», ему шестнадцать, студент государственного профессионально-технического училища. У Тани имеется взрослый поклонник, практически игрок местной футбольной команды, он ездит на девятой модели «Жигулей» и подарил Тане несколько флаконов французских духов. Привез из-за границы, он там бывает на матчах иногда. Тане нужна стильная одежда, много. Надо же соответствовать такому красавцу. Деньги на стильную одежду взяты у родителей, хорошие десятиклассницы во все времена не являются кредитоспособными.
Так вот, едут, вещевой рынок располагается далеко от центра, надо сначала на автобусе до метро, потом на метро сколько-то станций, ветка одна — не заблудишься. Выходят на нужной платформе, специфический запах тоннеля, двигаются в плотном потоке желающих принарядиться тоже, и Лилю за рукав трогает цыганка.
— Молодая, красивая, погадать тебе хочу! Судьбу твою рассказать! — говорит ласково, и голос такой, мелодичный.
Лиля останавливается. Может быть, ей понравилось вот это – «молодая, красивая». Может быть, взволновала сама новизна ситуации — взрослая Лиля ведет взрослый разговор о своей судьбе. Останавливается. Таня, естественно, тоже. И Таня хочет про судьбу. Ее интересует взрослый поклонник, есть ли у них какие-то перспективы в отношениях. Хотя не исключено, что она формулирует это совсем другими словами.
И как-то получается, что через ничтожные тридцать минут цыганка оставляет девочек на деревянной скамейке, намертво вбетонированной в платформу, с горящими щеками и совсем без денег. Что делать, непонятно. Лиля плачет. У нее строгий папа, он будет в ярости, снимет с нее голову и посадит под домашний арест надолго, и лучше умереть прямо здесь. Вон, под поезд броситься. Были прецеденты, Лиля изучала по литературе. Таня держится лучше, она вообще более уравновешена, Таня говорит:
— Ну и плевать. Поехали домой, скажем: потеряли деньги. Или скажем: украли. А что?
— Ыыыы, — качает головой Лиля, ее папа ко всему прочему еще и майор милиции. Как Таня могла забыть? Однозначно, никакого выхода нет, Лиля уже предметно рассматривает рельсы-рельсы, шпалы-шпалы. Намертво цепляется рукой за основание рекламного стенда насчет приема на работу юношей, отслуживших в рядах.
— Лилька, прекрати, — командует Таня, разжимая ее пальцы, — я вот что придумала. Знаешь Катьку из десятого «Б»? Она ко мне как-то подкатывала, чтобы я ей духи продала. Я и продам. А деньги поделим, купим шмоток, договоримся.
Лиля осторожно успокаивается. Таня жестко берет ее за руку. Девочки молча едут обратно. Метро, автобус. Граждане толкают локтями, наступают на ноги. Лиля часто сморкается в носовой платок с вышивкой, подарок тетки на недавний праздник 8 марта, нашла что подарить. Подходят к Таниному дому. Она оставляет Лилю посидеть на лавочке, близ подъезда.
— Сейчас я, прямо сразу Катьке позвоню, — обещает Таня, — договорились?
Лиля расчищает на лавочке место все тем же платком с вышитыми цветами, садится. Сидит десять минут, двадцать минут. Встает, ходит. Смотрит на Танины окна, третий этаж. Окна свинцово поблескивают на нежном осеннем солнце. Никакой Тани. Еще двадцать минут, и еще двадцать минут. Лиля вздыхает и открывает подъездную дверь. (Дети, не было тогда домофонов. Слушайте молча) Поднимается, звонит. Открывает Таня в коротком халате и тапочках, говорит приветливо:
— Лилька, здорово! Ты что здесь делаешь?
Лиля теряется. Она полагает, что Тане известно, что она здесь делает.
— Ээээ, — неопределенно произносит она, — духи.
— Духи? — Таня удивленно приподнимает бровь, — какие духи? А-а-а, поняла…
Таня скачет по коридору, через минуту возвращается обратно с абрикосового цвета коробочкой, достает пузырек в форме усеченной пирамиды, проводит мокрой пробкой у безмолвной Лили за ушами и под носом. Пахнет сладко. Лиля отводит Танину руку и неуверенно говорит:
— Ты хотела Катьке. Продать. За деньги. Духи. Несколько флаконов.
— Я? — недоумевает Таня, — да ты что, Лиля. Какие духи? У меня и нет никаких. Все, ты побежала? Ну, давай, пока!
Таня захлопывает дверь, поворачивается в замке ключ, Лиля спускается по лестнице и не плачет. Приходит домой, рассказывает родителям о произошедшем, получает наказание в виде запрета прогулок сроком месяц.
С Таней они не общаются долгое время, заговаривают только через год, по возвращении с летних каникул, снова первое сентября, торжественная линейка, новые форменные платья, цветы.
Вместе обсуждают летний отдых, кто где побывал, лагеря отдыха, поездки к морю, в Москву и просто пляж. Ни слова о цыганках с ласковыми голосами, ни слова о коробочках, ни слова о пузырьках. Они вообще никогда не заговорят об этом, и Таня еще двадцать лет вперед будет считать, что Лиля хотела ее использовать, а Лиля — обижаться на подругино предательство в сложный момент. Лиле аллегорично покажется, что перепрыгнув через пропасть, Таня сначала протянула ей руку, а потом — выдернула. А Таня никогда ничего ни у кого не просит, и не понимает, почему другие люди не могут позаботится о себе самостоятельно.
Ну вот, собственно, это и будет вся притча. Можно разжимать захват и отпускать заскучавших детей. Нет, рано еще! Догнать, и завершить торжественно: чем вот они дополнительно хороши, притчи. Хочешь — заканчивай немедленно, а хочешь — продолжай сколь угодно долго. Рассказывай, к примеру, как Лиля стала государственной чиновницей высокого ранга, а Таня — состоятельной дамой, женой разных состоятельных мужчин. И как они встретились спустя годы, взрослые женщины, и пахли совершенно одинаково, сладко – «Tresor» от «Lancome».
А мораль, дети, может быть такая: отчего-то почти никогда не получается договориться. И возможно ли это вообще? Договориться людям. Чтобы вот полностью, без ужимок и фиг в карманах. Вы как считаете, дети? Ну и идите себе.