Значит, я пришла в этот развлекательный центр с четко поставленной целью – сделать репортаж о празднике шоколада. День шоколада, какого-то июля, все отмечают, как могут: шоколадные фонтаны, шоколадные маски, гигантские столы из шоколада и лилипутские животные, и все декорировано мешками из-под бобов какао. Но пробиться ко всем этим развлечениям оказалось невозможно, вы только поймите меня правильно, но ввинчиваться меж детьми под шоколадным соусом и их разгоряченными с пользой проводимым днем матерями – занятие, требующее гораздо больше энтузиазма, чем у меня имелось. И я махнула рукой, и пошла, и залезла на круглый барный табурет, и положила локти на стойку, и попросила кофе. Бармен поднял бровь. И рюмку «бейлиса», — спохватилась я. Бармен понимающе улыбнулся.
Через пару метров барной стойки и два круглых табурета от меня сидела девушка в платье сдержанного и даже строгого фасона. Ворот едва приоткрывал тонкие ключицы. Волосы она собрала в слоистый светлый пучок, и слегка напоминала Мери Поппинс в советском фильме. Наталью Андрейченко. В баре ее интересовала именно стойка, так как девушка ничего не пила, не ела, но быстро что-то от руки писала в записную книжку. Временами она оглядывала помещение развлекательного центра, бывший, что ли, заводской цех, переоборудованный во все это, когда заводы стране сделались не нужны.
Оглядывала бывший цех, морщила нос, выражала недовольство. Потом сказала в телефонную трубку: так, Марго, сегодня здесь просто настоящий облом, вернусь в Мегу, хоть уже поздно, конечно. И девушка изящно выругалась и совершенно праздно спросила бармена, можно ли здесь курить; курить было нельзя. Предлагаю выпить, — сказал бармен с профессиональной улыбкой, будто бы говорящей, что нет такой беды, которую бы не облегчил стакан виски. Пусть на сто миллилитров.
Девушка пожала прямым плечом и попросила какой-то коктейль тропической расцветки. Глотнула без всякой этой их трубочки, посетовала бармену, что маловато водки, бармен исправился. Девушка глотнула еще, одобрила пропорции, и снова сказала трубке: «Надо было остановиться на Николае, все-таки он из последних наиболее подходил».
Забыла упомянуть, что вокруг гомонили, прыгали, носились дети. Кувыркались в воздухе и стояли зачем-то «на мостике». С шумом лопали воздушные шары и безутешно рыдали после, колотя руками кондиционированный воздух. Принаряженные в платья принцесс капризные девочки, разгоряченные весельем мальчики в наглаженных шортах. С электронными гаджетами в руках, плюшевыми медведями, картонными стаканами колы и кусками пиццы местного производства. За детьми переступали загорелыми ногами матери, прекрасные, как обморок. Матери часто дружили попарно и делали селфи на фоне клоунов и шоколадных зайцев. Гладкие их волосы были забраны назад солнечными очками. Они обменивались фразами вроде «как у Лады с французским, получше?» и «вы во сколько завтра на кружок гончарного мастерства?»
Барная стойка, расположенная островом, островом и являлась. А мы с неизвестной девушкой чудом выгребли из материнства и детства и сделали его обитаемым. Здесь, на острове, очень хотелось заниматься чем-то сугубо взрослым, не имеющим отношения к героям мультфильмов все с новыми именами, развивающим играм и школе дошкольника. Нам с девушкой ничего не оставалось, как познакомиться.
Усевшись на ближайший табурет, она представилась: Майя.
— Вы тоже журналист? — спросила я, потому что как подобраться к вопросу насчет подходящего Николая, пока не знала.
— Нет, — засмеялась она и бестактно заметила, — слава богу. Я психолог. Работаю в школе.
Я посмотрела на нее с ужасом. Работать в школе, а потом в выходной день приходить в сердце детского веселья казалось мне таким же абсурдом, как ассенизатору отдыхать в воскресный день, копаясь в навозе.
— Да все правильно, — с жаром ответила Майя, — работка адова. Но дает, скажу я вам, определенные бонусы.
— Это какие? – сказала я. – Бонусы. Платят нормально?
— Да что там платят, — она поморщилась, — прям, платят. Я имею в виду, умею обращаться с детьми. Отвлечь, разговорить. То-се, пятое-десятое. Жизнь, типа, заставила.
Майя поманила бармена и заказала себе еще коктейль, строго велев не жалеть водки. Майя заложила ногу на ногу, на колене натянулся чулок в мелкую сетку. Майя сказала, что давно практикует поиск мужчин на детских территориях: это не новость, что разведенные папаши понятия не имеют, куда им деть алчущее забав чадо в отведенные для родительских встреч часы. И идут, держа сына-дочь за руку, идут в макдональдс, в торговый центр с хорошо развитой системой детских развлечений, чтобы игральные автоматы, настольный хоккей, какой-нибудь кибер-кинотеатр, лабиринт, обязательный фуд-корт. И вот тут-то сидит она, Майя, такая прекрасная, сдержанно-красивая, достойная. На Майе чулки в любую жару, всего одно кольцо на среднем пальце. У нее нет пирсинга в носу, татуировки на предплечье и маникюра с колорадскими жукам и ростками бамбука. Такой не страшно на минутку доверить присмотр за шустрым младенцем, пока ты, допустим, выйдешь покурить, ведь невозможно же три часа подряд, ну!..
И тут Майя раскрывается во всем блеске своих профессиональных умений, умноженных на желание личного счастья. Майя берет дело в свои чистые руки. И вот уже оголотелый младенец, раскрывши рот, слушает какую-нибудь «Ослиную шкуру», забыв про электромобиль, или играет в старые добрые ладушки, не приведи господь. Младенец счастлив, добрая Майя умеет свернуть из носового платка морально устаревшего покемона или новорожденного медальона с желтым безумным лицом.
Майя сажает на свои безупречные колени мелкого разгильдяя и рассказывает, за сколько именно минут она разбирает автомат Калашникова в ватно-марлевой повязке. Майя просит позволения и заплетает гримасничающей капризуле в лиловом платье мильон косичек на голове, причудливо их укладывая. Майя знает наизусть «Королевский бутерброд», «Доктора Айболита» и умеет гадать по девчачьей ладони.
Передохнувший отец возвращается после перекура и обнаруживает личного младенца в Майиных объятьях и совершенно довольным. Отец выдыхает и с чувством вновь обретенной свободы втыкает в смартфон. Разумеется, он может быть вовсе не разведенным отцом, а просто командированным с ребенком на погулять. Но тут разницы, в общем, никакой, считает Майя. Разумеется, он непременно проводит свою спасительницу до дома. И тут опять все в Майиной власти – завести беседу, разжечь к себе интерес, пригласить на обед. Майя улыбается, улыбается, и у нее никогда не заканчивается запас драже «скиттлс» и английских стишков в переводах Маршака.
Обед – непременно у Майи дома. Она вручную чистит паркет, каждую паркетину натирает воском, она стирает шторы, она достает скатерть с красиво заломленной складкой посередине и китайский хороший фарфор. Она запекает ногу барана или варит прозрачный бульон, который подает с маленькими расстегайчиками. Майя большая затейница. В ее меню есть и сложносочиненное фондю, и лазанья, которую так трудно разрезать на аккуратные порции, и корейское блюдо кукси тоже есть (не из собаки).
Майя ходит по сияющему паркету босиком, попирая дуб отполированными пятками. На ней, допустим, платье с запахом, как на итальянских киноактрисах шестидесятых годов, и стоит потянуть за узкий поясок, как все уже может происходить, и все происходит.
— Процентах в восьмидесяти случаев, — прокомментировала Майя независимо, допивая третий коктейль. – Всегда есть какие-то утырки. То им религия не позволяет, то мама. И знаете, все мои отношения вырастали именно из этой формулы «понравься ребенку». Просто таким отношениям тоже приходит свой срок, как выясняется. Никто не застрахован! Но я никогда не сдаюсь, пока занимаюсь делом, которое мне интересно.
Майя отсалютовала мне бокалом и вкратце пересказала историю своих отношений с ветеринаром Аликом (сын Яша, удивительно некрасивый мальчик, любитель ЛЕГО). Алик всем был хорош, такой мягкий, такой чувствительный, но у него вдруг родилась новенькая девочка в прежней семье. А вот Игорь Всеволодович (дочка Кристина, гордилась тем, что ни разу в жизни не стригла волосы), напротив, бы суров, и когда Майя сломала ногу, говорил: опять твои штучки. А вот Илюшенька — красавчик, он поэт, посвятил Майе стихи, целых два, а потом ушел с Майиной подругой. Но самым позорным был последний разрыв, Майя прямо расклеилась, потеряла форму, приезжала под окна фигуранта и плакала. Так что сейчас ей срочно нужен фронт работ, такие дела.
— А что же здесь? – спросила я. – Прохлаждаетесь. Столько объектов.
Вокруг продолжали сновать дети без счета. Уставшие от веселья, в кроличьих ушках, розовых сбившихся бантах. Хрипящие что-то восторженное, мгновенно рыдающие, с хлопьями сахарной ваты на затылках и красных щеках.
— Да какие тут объекты, — закатила глаза Майя, — одни чокнутые мамашки тусуют. Выставляются одна перед другой, у кого платье, у кого минус три кило, у кого новая тачка. Обидно. Надо было сразу рвать в Мегу.
Майя ловко слезла с коварного табурета при баре, метнула бармену щедро чаевых, приобняла меня, запахло водой и спелым арбузом.
— Ничего, — успокоила меня Майя, — завтра еще выходной, все успею. Ты тоже давай, не грусти. И закажи тут «Кир рояль», очень рекомендую.
Ушла. А коктейль я заказывать не стала. Шампанское с чем-то мешать — только портить. Правда же, да?
