Во вторник, 5 июня, у заслуженного артиста России Олега Белова был день рождения. Ему исполнилось 43 года. Поздравляем с этим замечательным праздником и еще с тем, что Олег идет на поправку после инсульта, который случился в мае. Его жена Галина все это время писала о том, как проходит лечение, сканировала написанные Олегом от руки послания друзьям и близким и публиковала на своей «стене» «Вконтакте», когда он не мог говорить. Одно из последних сообщений:
«В день рождения Олеженьки у нас начинается новая и замечательная — ЖИЗНЬ. Сегодня Олеженьке сняли трубки, зашили горло, он говорит, поет, читает стихи, шутит, смеется над собой. С огромным удовольствием сегодня ужинал сам нормальную пищу, ел ягоды , пил сок… И завтра мы покидаем реанимацию …урааааа!!!!!».
Это действительно хорошая новость. В первую очередь для близких. Но и для поклонников его творчества. И для театра. Ведь два ведущих актера самарской драмы практически одновременно оказались в больнице. Александру Амелину собирают деньги на дорогостоящую операцию. Об этом совпадении не хочется даже писать. Олег выздоравливает. И это очень хорошо. У него двойной праздник! Несколько лет назад я брала у него интервью для студенческой газеты. Мое первое интервью в жизни. Это странно — перечитывать его спустя несколько лет. Вспоминать, как мы беседовали в гримерке о театральной действительности: Олег Константинович тогда еще курил трубку и говорил, что театр дает ему стимул жить.
И мне было совсем несложно. Когда попадается интересный собеседник, это подарок.
— Представьте себе такую ситуацию: вы приходите в театр играть, поднимаетесь на сцену и оказываетесь в цирке…
— Это называется «актерские сны». Но цирк конкретно я никогда не видел. Мне снилось, что я попадал не в ту декорацию или забывал текст. При этом обычно испытываешь дикий ужас и панику. А вообще актерские сны – это нормальное явление и довольно частое.
— Когда вы начинали играть, у вас был страх сцены?
— А он у меня до сих пор есть. Например, на первом спектакле, когда понятия не имеешь, как он (спектакль) будет принят, доходит до того, что у меня трясутся колени. И когда стоишь в широких брюках, явно видно, как они «ходуном ходят»…
— А ваш первый спектакль…
— Первый серьезный спектакль был, когда я уже состоялся как артист. Тогда я играл в краснодарском театре. У меня была небольшая «ролюшка» в «Джулии Фарнеза» (пьеса Фейхтвангера). Я там был помощник художника.
Ну и вводы (когда один артист из спектакля уходит, а спектакль стоит в репертуаре, приходится ввести другого) на роль Немого в пьесе Эрдмана «Самоубийца». Это был мой первый ввод. Мне сказали – «тебя просто выведут, ты посидишь на сцене, а главный герой расскажет тебе монолог».
Я добросовестно пришел за полтора часа до начала. Пошел в грим-цех и спросил: «А можно мне лигнин?», на что мне ответили: «Вам, может, еще и грим дать?» Костюм тоже никто не нес. За 5 минут до начала я пошел искать костюмерный цех. Но костюм мне все-таки выдали. Хорошо, что парень, по которому он был сшит, худощавый, как я, но он гораздо выше, так что на мне все висело. Так я впервые столкнулся с театральной действительностью.
— Какая она, театральная действительность?
— Она разная. Например, в нашем театре к артистам всегда относились очень хорошо. Но театр это не только актер, но и люди, которых не видно. Которые создают всю ту магию, что вы видите на сцене. Я учился здесь, этот театр всегда славился традициями, и все цеха всегда работали очень исправно. Однажды наступил момент, когда я не мог больше здесь оставаться, мне сказали: «Олег, ты пожалеешь, таких театров по стране мало». И это действительно так. Я поездил, посмотрел и увидел, что такое отношение города к театру и вообще такие отношения, как в нашем театре, редко где можно встретить.
— В репертуаре вашего театра много комедий. С чем это связано?
— Зритель, приходя в театр, хочет отдохнуть, поэтому серьезных спектаклей гораздо меньше. Вот поставили пьесу по Стоппарду «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» – получился очень неплохой серьезный спектакль. Здесь «Гамлет» разыгрывается как бы из-за кулис. Но для того, чтобы насладиться спектаклем, нужно знать «Гамлета», понимаете?
— Тяжело ли играть комедии?
— Комедия – самый сложный жанр. Но есть высокая комедия, а есть из серии «моя прекрасная няня». Сейчас основная масса комедий как раз из этой серии – они все строятся либо на словесных репризах, либо на юморе «ниже пояса», и это норма, ведь идет поиск новых форм.
— Этот поиск идет как бы по кругу?
— Естественно! Тот же самый Петр Фоменко — это тот режиссер, который сделал так, что вдруг все заговорили нормальными голосами и на сцене оказались живые люди, со своими настоящими проблемами. А человек, сидящий в зале, ощущал, что находится не в театре, а в обычной комнате. Так налаживается контакт со зрителем по принципу «петелька – крючочек».
— К чему вы стремитесь, когда играете роль?
— Есть такое понятие, как «сверх-сверх-сверхзадача», то есть это то, что мы хотим сказать спектаклем зрителю. Хотя сейчас стараются не ставить никаких задач, я считаю, что если мы ничего не хотим сказать, то играть спектакль бессмысленно.
— Похожи ли на вас ваши герои?
-Я никогда не любил понятие амплуа. Мне кажется до сих пор, что актер сегодня должен быть универсальным. Но сегодня это не актуально. Конечно, грустно от этого. Потому что ты все равно открываешь свои какие-то одни и те же качества. И все равно ты же не бездонная бочка, у тебя в какой-то момент наступает дно. И ты одно и то же просто переливаешь из спектакля в спектакль. И тогда нет интереса, тогда нет открытия. Хотелось бы больше разноплановых ролей. Я не скажу, что это легко, я скажу, что это сложно. Потому что я от себя никуда не уйду, я такой, какой я есть. И для того, чтобы отдалиться от себя, нужно приложить усилия. Но зато если этого добиваешься, то тогда ты «летишь» после спектакля. Ты чувствуешь не физическую усталость – ты чувствуешь кайф.
— У вас были «тяжелые» роли?
— «Тяжелые» в каком плане? Я, например, играю в спектакле «До третьих петухов» по Шукшину. Это моно-спектакль — он идет час пятьдесят. И я час пятьдесят не закрываю рта и больше минуты не сижу на месте. Физически я, может быть, и устаю, но зритель дает такой духовный заряд, что усталость не чувствуется. А в ином спектакле – ты ничего не делал, вышел — в начале два слова сказал и в конце одно, но после окончания ощущение, как будто вагоны разгружал. Еще бывает тяжело играть, когда «роль не найдена». Поэтому «тяжесть» — это понятие относительное.
И поэтому это всегда сложно, когда не находишь – ходишь, мучаешься, вымучиваешь, бьешься, а спектакль не выходит. После спектакля приходишь вечером домой, а жена говорит: «Ты можешь со мной поговорить?», а ты не можешь, потому что все время сидит в голове одно — что «вот это плохо, и оно никак не выходит» и что нужно что-то сделать, а не знаешь, что именно… ты пробуешь и то, и то, и то… лежишь всю и ночь думаешь – как же сделать так, чтобы хоть что-то было.
— Мне всегда казалось, что актер должен уметь сыграть любой образ…
— Может быть. Но взять, например, того же Леонова. Нельзя сказать, что он во всех спектаклях «разный», но он интересен. Он настолько богат внутренне, что не нуждается в каких-то внешних изменениях. У него найдена его тема. Может быть, надо просто найти эту самую тему.
— Согласно утверждению «мир – театр и люди в нем актеры», получается, что, так как театр – лишь отражение действительности, а действительность – это театр, значит наша жизнь не настоящая?
— Вы знаете, самое интересное, что эта тема – она сейчас присутствует во всем. Вот смотрите, «Матрицу» сняли, то есть все задумываются над этим: кто мы и что мы в этом мире…
— А какое место в «вашем мире» занимает театр?
— Может быть, это неправильно, но когда дома, в семье какие-то проблемы – это можно пережить. Но когда что-то не складывается в театре – это не переживаемо. Просто актеры — люди, зараженные театром. Моя профессия единственная, которой я могу заниматься каждый день и получать от этого удовольствие. Театр дает мне стимул жить.
