Неполное среднее образование официально называется совсем не так. Оно называется «основное общее образование», и аттестат выдается именно о нем, об основном общем. Вы тоже когда-то заимели такой, закончив девять классов, а теперь вот получает ваш сын, и надо непременно идти на торжественное мероприятие, детали которого обсуждались на четырех родительских собраниях. Два последних оказались наиболее бурными и даже привели к малым потасовкам среди главных организаторов – первый главный организатор лоббировал поездку на теплоходе до Казани, второй – организованный выезд на турбазу.
— Что они буду делать на вашей турбазе? – кричали сторонники теплохода, — знаем мы, что они там будут делать! В кустах!
— Почему же в кустах, — цинично отзывалась турбаза, — там прекрасные номера на двоих.
В это время обе классные руководительницы спорили меж собой, чьи дети наиболее невыносимы, а финорг родительского комитета собирал по пять тысяч с носа, учитывая цветы педагогам и гонорар наемному режиссеру.
— Вы же понимаете, что эти дети никогда сами не поставят ничего приличного, — говорил финорг, — пусть с ними поработает профессионал.
И вот вы идете с сыном на торжественное мероприятие, практически выпускной вечер, только утром, и никто не выпускается. Актовый зал набит воздушными шарами с гелием. Гелий легче воздуха, и шары висят под потолком, и каждый завязан серебристой лентой. Ленты свисают, и люди в них немного путаются, как в сумрачном лесу. Ножки казенных стульев тоже декорированы лентами, каждая четвертая ножка при банте.
Родители рассаживаются, кивают друг другу, а вот та самая мама Кругловой, от которой папа ушел к маме Харитонова, три года назад был роскошный скандал, почти итальянский, когда папа Кругловой стал возникать в школе по делам Харитонова, своего нового сына и редкостного двоечника. Как-то раз мама Кругловой подстерегла вероломного супруга на школьной лестнице прямо перед выходом на старинный ветхий балкон, и побила по голове сумкой-клатчем. Несколько хороших раз двинула по его кудрявой повинной голове, а потом отряхнула руки, как после грязной работы, и ушла, цокая каблуками. Вероломный супруг, полыхая щеками, ввалился на балкон и бесстыдно там закурил сигарету, попирая не только шаткие строительные опоры, но и нормы гимназической морали.
К слову сказать, речью о балконе и его судьбе начинала каждый новый учебный год бывшая директриса. Она собирала родителей каждой параллели и говорила сурово:
— Как хотите, но проблема балкона еще не решена.
На решение проблемы балкона ежегодно собирались какие-то космические суммы, но они были бессильны. Есть такие проблемы, не имеющие решения в целых ненулевых числах.
Сейчас мама Кругловой сидит, недоброжелательно изучая определенно беременную фигуру мамы Харитонова, и громко высказывается в духе, что рожать в сорок три – это противоестественно и может прийти в голову только олигофреничке. Удачно, что нет папы Кругловой, а то его бедная голова имела все шансы вновь быть поколоченной. В руках мама Кругловой держит гигантскую хлопушку, в нужный момент должную выстрелить. Нервно теребит пусковой механизм в виде пеньковой веревки.
Вот бабушка Загориной, вот дедушка Загориной, лет восемь назад они сильно настаивали на исключении из школы одного мальчика с задорными именем Вилли.
— Вилли постоянно мастурбирует, — говорили старики Загорины; впрочем, старыми они не были, и подъезжали к зданию гимназии на семейном кортеже из двух bmw, у дедушки – синий, а бабушки – алый. И да, голову она оборачивала натуральным шелком, сплошь в лошадиных головах от HERMES.
А Вилли мастурбировал-мастурбировал всем на зависть, но из школы ушел совсем по другому поводу – в связи с переездом на постоянно место жительства в Германию, город Карлсруэ.
Дети тем временем начинают спектакль, как раз начинается праздник, на сцене король и министр какой-то страны, король в мантии, министр с портфелем, постмодернистски меж ними ходят девочки в джинсах и на каблуках.
— Какие взрослые! – восхищенно шепчет зал, и это правда.
Девочки настоящие красотки, в этих платьях, с гладкими лицами, волосы по спине, высокий каблук, легкий загар, ароматы духов смешиваются, тонкие пальцы вздрагивают от волнения. Все-таки ответственное мероприятие, вот и режиссер за пультом дает какие-то команды, таращит от усердия глаза. Режиссер чертовски креативен, и одет так, чтобы в этом не возникало сомнений.
Чуть погодя начинает петь детский хор. Так как сына вы отдали в хорошую языковую гимназию, то песни исполняются на французском и английском языках, на русском – мало. Некоторые песни сопровождаются танцами. Девочки меняют одежды – скидывают ковбойские шляпы и кружатся дальше в черных платьях-коктейль.
С огорчением отмечаете, что ваш сын участия в самодеятельности не принимает, а просто шляется там, за сценой, приятной контрастируя рубашкой в оранжевую клетку среди белых. Делаете ему знак. Малыш закатывает глаза и прячется в кулису, а вы вспоминаете, как десять лет назад он, будучи учеником дошкольной гимназии, плясал в этом же зале под песенку «губки бантиком, бровки домиком», и выглядел как раз так: губки бантиком, а бровки – домиком.
Потом ваш мальчик с успехом сыграл свою первую роль во французском спектакле – напольных часов, а еще представлял индюка и богача. Богач – вот это был пик сценической карьеры, обидно, что персонаж это был отрицательный, в сказках богачи всегда так себе люди.
В указанное время стреляют хлопушки (а мамы Кругловой особенно звучно), не уклонившиеся головы засыпает конфетти, серпантин, и разные звездочки из фольги. Дедушка Загориной недоволен и принуждает бабушку Загориной вручную выбирать каждую единицу мишуры. Бабушка сумрачно говорит, что родилась не для того, чтобы часами ковыряться в его лысине. Дедушка на провокацию не ведется, но нервно дергает ногой в лаковой туфле.
На сцене директор школы поздравляет девятиклассников и зачитывает приказ, согласно которому все переведены в десятый класс, в связи с успешным прохождением государственной итоговой аттестации. Которая как раз и есть ГИА. Аплодисменты. Поочередно на сцену выходят дети, получают аттестаты и наградные грамоты. Аттестат снаружи фиолетов, внутри неожиданно пуст – ни циферки, ни буковки. Какая-то чахлая веревочка. Дети смущены и переглядываются. Им чудится какой-то подвох.
— Не успели мы аттестаты оформить, — доверительно рассказывают педагоги всем желающим узнать правду, — но вы не волнуйтесь, напечатаем, вам раздадим, а вы сами подклеите там, делов-то.
Голые аттестаты комплектуют парадными фотографиями – твердая обложка, внутри детские лица в овалах. Детские и еще педагогические. И еще фото гимназии – красивое старинное здание, стройное, четыре этажа, аутентичная плитка «кабанчик», вот только балкон непоправимо ветх.
Вот мама Андриевской с вызовом говорит в телефон, вероятно, папе Андриевской:
— Единственное, что могу тебе сказать – ты подлец! Подлец! Лишил ребенка праздника!
Вот мама Паршина говорит своей собеседнице, беременной маме Харитонова
— По себе знаю, каждый ребенок забирает один зуб и прибавляет десять кило.
Улыбается, никаких прорех во рту; наверное, забранные детьми Паршиными зубы заменились на хорошую металлокерамику.
— А то и двадцать! – вносит в формулу коррективы мама Паршина, критически оглядывая свой пышный бок.
Объятья, поцелуи, слова благодарности, цветы педагогам, каждому большой букет. Залезают на сцену, спрыгивают со сцены, фотографируются на брудершафт, смеются, плачут, вспоминают. Вспоминают, как опасались экзаменов, как ездили в Пензу, как ездили в Псков, как плавали по Волге и скакали на лошадях. Танцуют, дочери приглашают отцов, сыновья – матерей, но ваш мальчик не захочет. Покидаете зал, уносите с собой недоделанный аттестат, громоздкий фотоальбом, и эти фотографии в памяти телефона, и неновую мысль о том, что у вас чертовски взрослые дети, и это хорошо.