Грудью вперед бравой!..

Если вы женщина, то вам свойственно иметь какую-никакую грудь. Если вы женщина, и вам свойственно иметь какую-никакую грудь, то рано или лучше поздно вы обнаруживаете себя напротив кабинета с неприятной табличкой «Маммолог». И пусть вы не знаете признаков мастопатии, но… Белые буквы на черном фоне, выворотка, неудобная глазу, вы без определенной цели роетесь в сумке, рядом старушка с забавной прической из локонов и шпилек, и девушка-загадка с тремя мобильными телефонами в руках.

Так произошло и со мной один раз, именно что один раз.

Что меня вообще повлекло к этому самому маммологу, и не знаю. Возможно, я сочла это необходимым этапом в жизни цивилизованного человека. Быть цивилизованным человеком оказалось нелегко.

Нервно перебираю ножонками в продуманно изорванных джинсах у красивой двери, необычно широкой, с какими-то темными инкрустациями по врачебной теме. Ну там, силуэты клистирных трубок и ланцеты анфас.

За дверью прогуливается доктор, похожий на гнома Румпельштильцхена, который от злости разорвал себя пополам, ухвативши за левую ногу и правую руку. И вот этот такой, гномьей внешности. Несимпатичный, чего уж там. А вообще я люблю докторов, многие знают. Но не этого, не этого.

Еще на выселках просторного кабинета бедует веселая медсестра, красавица с бровями и лицом, вылитая гарна дивчина, последняя любовь Тараса Шевченко. Как умру, похороните на Украйне милой.

— Раздевайтесь, — приветствует меня традиционно Гном, и длительно полощет руки в раковине. Медсестра, гарна дивчина, подает полотенце с поклоном, как расшитый петухами рушник.

Я раздеваюсь. Черный свитерок без горлышка, горлышки меня душат, нарядный лифчик с кружевами и бантиком -готовилась. Происходит подробный осмотр, тоже довольно традиционный. Медсестра, гарна дивчина, негромко шумит чем-то металлическим поодаль.

— Одевайтесь потихоньку, — предлагает Гном и кивает головой на стопку моих одежд. Я надеваю в обратном порядке нарядный лифчик с бантиком, черный свитерок без горлышка, горлышки меня душат.

Подсаживаюсь к гномьему столу, гном поднимает на меня глаза и сильно удивляется:

— Уже оделись? Однако… Быстро вы. Обычно девушки любят у меня покопаться.

Не спрашиваю, в чем именно любят покопаться у него девушки, зачем.

Пару секунд доктор укоризненно молчит, потом произносит досадливо:

— А я ведь еще и ПУНКЦИЮ не взял.

Я на глазах скучнею, потому что ну пункция же! Прерывисто дышу. Бледнею. Или краснею. Думаю, стоит ли задать взволнованный вопрос: доктор, а сколько мне еще осталось?

Почему-то понимаю, что не стоит.

— Раздевайтесь, — несколько однообразно продолжает разговор Гном, и полощется в раковине снова. Медсестра, гарна дивчина, спешит с полотенцем, ее черные волосы отлетают, как крылья летучей мыши.

Я раздеваюсь. Черный свитерок без горлышка, горлышки меня душат, душат, нарядный лифчик с кружевами и бантиком, готовилась, метко кидаю всем этим в стул с мягкой спинкой, попадаю.

Гном достает из закромов родины одноразовые шприцы, втыкает их поочередно в разные места моего скромного тела, и удовлетворенно складывает в мерзкий изогнутый лоток, мгновенно уносимый медсестрой, гарной дивчиной, последней любовью Тараса Шевченко. Посреди широкой степи выройте могилу. Чтоб лежал я на кургане. Да. Все так.

— Ну что ж, — говорит доктор, потирая гномьи руки и двигая кончиком носа, — результат через две недели, будем лечить, будем лечить. Вы, девушка, главное – не отчаивайтесь. Медицина сегодня – это вам, девушка, не медицина вчера. Лет-то вам сколько?

— Тридцать, — не забываю я соврать.

— Нуууу, — Гном будто бы немного расстроен, — самый опасный возраст, сами понимаете.

Гарна дивчина ярко улыбается и кивает красивой головой, будто бы соглашаясь, что тридцать лет – самый опасный возраст.

Выхожу из кабинета и начинаю спокойно обдумывать, кого бы это мне упомянуть в завещании. По моим представлениям, в следующий визит Гном с профессиональным сочувствием потреплет меня по тридцатилетнему плечу и протянет тщательно оформленное направление в хоспис. Или как в старом анекдоте: выпишет под наблюдение районного патологоанатома.

Две недели пролетели, как волшебный сон. В завещании я никого не упомянула, зато рассорилась со всеми родными и близкими, до кого смогла дотянуться своими холодеющими руками.

Захожу, пошатываясь от горя, в гномий кабинет. Медсестра уже немного иная, медлительная пожилая эстонка с отдаленного хутора, «тафайте фходите», — неодобрительно говорит она, оправляя чуть примятый колпак на мелкой голове. Румпельштильцхен-то, оказывается, просто специалист по дружбе народов.

Хлопая дверью, является доктор. Делая руками неожиданные пассы, будто бы черпая воздух в свою сторону, медицинским голосом говорит:

— Ну что, ну что, на ЭТОТ раз все обошлось. Но с вашей склонностью к…

Тут он замирает, решая, к чему у меня может быть склонность. Перестает черпать воздух. Сказать «к алкоголю» — не совсем уместно, к «опрометчивым поступкам» — тем более, к « увлечениям неистовой силы» — ну это было бы вообще.

— Имею в виду ваш конституционный архетип, — ловко выкручивается Гном, сморгнув и хрипло кашлянув, — и очень, очень советую именно сейчас, не дожидаясь самого страшного, сделать первый шаг по дороге здоровья… Помните! Второй раз может оказаться последним.

Значительно хмурится минуту. Добавляет:

— Ну или третий. Как минимум.

Я и не думаю спрашивать, о чем это он, собственно.

Выверенным жестом дает отмашку медсестре, пожилой эстонке с отдаленного хутора, она тащит и выставляет на гномий стол пузырьки, коробочки и такие вот пластмассовые цилиндрические тюбики. Морщины от забот не омрачают ее невозмутимого лица, лишенного цвета. Руки с куцыми ногтями медработницы выпачканы йодом. Или хной. Арабским невестам красят кончики пальцев хной. А персидским – мажут медом. Красивые традиции. Вряд ли на эстонских отдаленных хуторах есть что-то подобное.

— Рекомендую, — оживляется доктор, любовно посматривая на бравый фармакологический отряд — продукция фирмы такой-то, поставщика императорского двора и швейцарской королевской артиллерии с такого-то года, известная и превосходная тем-то, тем-то, а главное – вот тем-то…

Минут двадцать Гном вещает о внутрибаночном королевском говне, умеренно жестикулируя и даже открывая для иллюстрации какие-то страницы на небольшом ноутбуке, а я осваиваюсь с мыслью, что умру, но не сейчас. Девушка Бонда, ха.

Приобретаю безумный набор из биологически активной шняги, заплатив сумму денег, вполне существенную. Здоровье дороже, классически рассуждаю я, не приняв, разумеется, никогда ни одной пилюли. Пусть это такая дань, разумно предлагаю себе и соглашаюсь тут же — за то, что на ЭТОТ раз все обошлось.

А докторов я не перестала после этого любить, отнюдь нет. Просто решила не использовать по профессиональному назначению, оставить только личные. Может быть, это и неправильно. Но много веселее, знаете ли.